буду не рада, если демократы вернутся к власти! Ты же знаешь, что это неправда! Я буду очень рада, если они вернутся. Неужели ты думаешь, мне нравится смотреть на этих солдат, которыми кишмя все кишит и которые напоминают мне… неужели ты думаешь, мне это нравится… как-никак я уроженка Джорджии! Я очень хочу, чтобы демократы вернулись к власти. Да только они не вернутся. Никогда. Ну, а если даже и вернутся, то как это может отразиться на моих друзьях? Деньги-то все равно при них останутся, верно?

— Останутся, если они сумеют их удержать. Но я очень сомневаюсь, чтобы кому-либо из них удалось больше пяти лет удержать деньги, если они будут так их тратить. Легко досталось — легко и спускается. Их деньги никогда не принесут им счастья. Как и мои деньги — тебе. Они же не сделали из тебя скаковой лошади, мой прелестнейший мул, не так ли?

Ссора, последовавшая за этими словами, длилась не один день. Скарлетт четыре дня дулась и своим молчанием явно намекала на то, что Ретт должен перед ней извиниться, а он взял и отбыл в Новый Орлеан, прихватив с собой Уэйда, несмотря на все возражения Мамушки, и пробыл там, пока приступ раздражения у Скарлетт не прошел. Она надолго запомнила то, что не сумела заставить его приползти к ней.

Однако когда он вернулся из Нового Орлеана как ни в чем не бывало, спокойный и уравновешенный, она постаралась подавить в себе злость и отодвинуть подальше все мысли об отмщении, решив, что подумает об этом потом. Ей не хотелось сейчас забивать себе голову чем-то неприятным. Хотелось радоваться в предвкушении первого приема в новом доме. Она собиралась дать большой бал — от зари до зари: уставить зимний сад пальмами, пригласить оркестр, веранды превратить в шатры и угостить таким ужином, при одной мысли о котором у нее текли слюнки. Она намеревалась пригласить на этот прием всех, кого знала в Атланте, — и всех своих старых друзей, и всех новых, и прелестных людей, с которыми познакомилась уже после возвращения из свадебного путешествия. Волнение, связанное с предстоящим приемом, изгнало из ее памяти колкости Ретта, и она была счастлива — счастлива, как никогда на протяжении многих лет.

Ах, какое это удовольствие — быть богатой! Устраивать приемы — не считать денег! Покупать самую дорогую мебель, и одежду, и еду — и не думать о счетах! До чего приятно отправлять чеки тете Полин и тете Евлалии в Чарльстон и Уиллу в Тару! Ах, до чего же завистливы и глупы люди, которые твердят, что деньги — это еще не все! И как не прав Ретт, утверждая, что деньги нисколько ее не изменили!

Скарлетт разослала приглашения всем своим друзьям и знакомым, старым и новым, даже тем, кого она не любила. Не исключила она и миссис Мерриуэзер, хотя та держалась весьма неучтиво, когда явилась к ней с визитом в отель «Нейшнл»; не исключила и миссис Элсинг, хотя та была с ней предельно холодна. Пригласила Скарлетт и миссис Мид и миссис Уайтинг, зная, что они не любят ее и она поставит их в сложное положение: ведь надеть-то им на столь изысканный вечер будет нечего. Дело в том, что новоселье у Скарлетт, или «толкучка», как это было модно тогда называть — полуприем-полубал, — намного превосходило все светские развлечения, когда-либо виденные в Атланте.

В тот вечер и в доме и на верандах, над которыми натянули полотно, полно было гостей — они пили ее пунш из шампанского, и поглощали ее пирожки и устрицы под майонезом, и танцевали под музыку оркестра, тщательно замаскированного пальмами и каучуковыми деревьями. Но не было здесь тех, кого Ретт называл «старой гвардией», никого, кроме Мелани и Эшли, тети Питти и дяди Генри, доктора Мида с супругой и дедушки Мерриуэзера.

Многие из «старой гвардии» решили было пойти на «толкучку», хоть им и не очень хотелось. Одни приняли приглашение из уважения к Мелани, другие — потому что считали себя обязанными Ретту жизнью, своей собственной или жизнью своих близких. Но за два дня до приема по Атланте прошел слух, что к Скарлетт приглашен губернатор Баллок. И «старая гвардия» тотчас поспешила высказать свое порицание: на Скарлетт посыпались карточки с выражением сожаления и вежливым отказом присутствовать на празднестве. А небольшая группа старых друзей, которые все же пришли, тотчас отбыла, весьма решительно, хоть и смущенно, как только губернатор вступил в дом.

Скарлетт была столь поражена и взбешена этими оскорблениями, что праздник уже нисколько не радовал ее. Эту изысканную «толкучку» она с такой любовью продумала, а старых друзей, которые могли бы оценить прием, пришло совсем мало и ни одного не пришло старого врага! Когда последний гость отбыл на заре домой, она бы, наверное, закричала и заплакала, если бы не боялась, что Ретт разразится хохотом, если бы не боялась прочесть в его смеющихся черных глазах: «А ведь я тебе говорил», пусть даже он бы и не произнес ни слова. Поэтому она кое-как подавила гнев и изобразила безразличие.

Она позволила себе взорваться лишь на другое утро при Мелани.

— Ты оскорбила меня, Мелли Уилкс, и сделала так, что Эшли и все другие оскорбили меня! Ты же знаешь, они никогда не ушли бы так рано домой, если бы не ты. А я все видела! Я как раз вела к тебе губернатора Баллока, когда ты, точно заяц, кинулась вон из дома!

— Я не верила… я просто не могла поверить, что он будет у тебя, — с удрученным видом проговорила Мелани. — Хотя все вокруг говорили…

— Все? Так, значит, все мололи языком и судачили обо мне? — с яростью воскликнула Скарлетт. — Ты что же, хочешь сказать, что если б знала, что губернатор будет у меня, ты бы тоже не пришла?

— Да, — тихо произнесла Мелани, глядя в пол. — Дорогая моя, я просто не могла бы прийти.

— Чтоб им сгореть! Значит, ты тоже оскорбила бы меня, как все прочие?

— О, не порицай меня! — воскликнула Мелли с искренним огорчением. — Я вовсе не хотела тебя оскорбить. Ты мне все равно как сестра, дорогая моя, ты же вдова моего Чарли, и я…

Она робко положила руку на плечо Скарлетт, но Скарлетт сбросила ее, от души жалея, что не может наорать на Мелли, как в свое время орал в гневе Джералд. А Мелани спокойно выдержала ее гнев. Распрямив худенькие плечики, она смотрела в сверкающие зеленые глаза Скарлетт, и, по мере того как бежали секунды, она все больше преисполнялась чувства собственного достоинства, столь не вязавшегося с ее по-детски наивным личиком и детской фигуркой.

— Мне очень жаль, если я обидела тебя, моя дорогая, но я не считаю возможным встречаться ни с губернатором Баллоком, ни с кем-либо из республиканцев или этих подлипал. Я не стану встречаться с ними ни в твоем доме, ни в чьем-либо другом. Нет, даже если бы мне пришлось… пришлось… — Мелани отчаянно подыскивала самое сильное слово, — …даже если бы мне пришлось проявить грубость.

— Ты что, осуждаешь моих друзей?

— Нет, дорогая, но это твои друзья, а не мои.

— Значит, ты осуждаешь меня за то, что я пригласила к себе в дом губернатора?

Хоть и загнанная в угол, Мелани твердо встретила взгляд Скарлетт.

— Дорогая моя, все, что ты делаешь, ты делаешь всегда с достаточно вескими основаниями, и я люблю тебя и верю тебе, и не мне тебя осуждать. Да и никому другому я не позволю осуждать тебя при мне. Но, Скарлетт! — Слова внезапно вырвались стремительным потоком, подгоняя друг друга, — резкие слова, а в тихом голосе зазвучала неукротимая ненависть. — Неужели ты можешь забыть, сколько горя эти люди причинили нам? Неужели можешь забыть, что дорогой наш Чарли мертв, а у Эшли подорвано здоровье и Двенадцать Дубов сожжены? Ах, Скарлетт, ты же не можешь забыть того ужасного человека со шкатулкой твоей матушки в руках, которого ты тогда застрелила! Ты не можешь забыть солдат Шермана в Таре и как они грабили — украли даже твое белье! И хотели все сжечь и даже забрать саблю моего отца! Ах, Скарлетт, ведь это же люди, которые грабили нас, и мучили, и морили голодом, а ты пригласила их на свой прием! Тех самых, что грабят нас, не дают нашим мужчинам голосовать и теперь поставили чернокожих командовать нами! Я не могу этого забыть. И не забуду. И не позволю, чтобы мой Бо забыл. Я и внукам моим внушу ненависть к этим людям, и детям моих внуков, если господь позволит, чтобы я столько прожила! Да как же можешь ты, Скарлетт, такое забыть?!

Мелани умолкла, переводя дух, а Скарлетт смотрела на нее во все глаза, и гнев ее постепенно утихал — до того она была потрясена дрожавшим от возмущения голосом Мелани.

— Ты что, считаешь, что я совсем уж идиотка? — бросила она. — Конечно, я все помню! Но это уже в прошлом, Мелли. От нас зависит попытаться извлечь из жизни как можно больше — вот это я и стараюсь делать. Губернатор Баллок и некоторые милые люди из числа республиканцев могут оказать нам немалую помощь, если найти к ним верный подход.

— Среди республиканцев нет милых людей, — отрезала Мелани. — И мне не нужна их помощь. И я не собираюсь извлекать из жизни как можно больше… если дело упирается в янки.

— Силы небесные, Мелли, зачем так злиться?