столько месяцев вдали от этих мест, не дышать свежим деревенским воздухом, насыщенным запахом недавно вспаханной земли, душистыми ароматами сельской ночи?! Влажная красная земля пахла так хорошо, так знакомо, так приветливо, что Скарлетт захотелось сойти и набрать ее в ладони. Кусты жимолости, обрамлявшие красную дорогу густой стеной зелени, источали пронзительно сладкий аромат, как всегда после дождя, — самый сладкий аромат в мире. Над головой у них на быстрых крыльях стремительно пролетели ласточки, что вьют в дымоходах гнезда; время от времени через дорогу перебегал заяц, тряся, точно пуховкой, белым хвостом. Скарлетт обрадовалась, заметив, что кусты хлопка стоят высокие, — они с Уиллом как раз проезжали мимо обработанных полей, где зеленые кусты упрямо поднимались из красной земли. Какая красота! Легкая сероватая дымка тумана в болотистых низинах, красная земля и зреющий хлопок, низбегающие по холмам поля с извилистыми рядами зеленых кустов, стена высоких темных сосен на горизонте. Да как она могла так долго оставаться в Атланте?!

— Скарлетт, прежде чем я расскажу вам про мистера О'Хара, — а я хочу все рассказать до того, как мы приедем домой, — мне хотелось бы знать ваше мнение по одному вопросу. Вы ведь теперь глава семьи, как я понимаю.

— В чем дело, Уилл?

Он на мгновение посмотрел на нее своим мягким спокойным взглядом.

— Я просто хочу, чтобы вы разрешили мне жениться на Сьюлин.

Скарлетт ухватилась за козлы — она чуть не упала навзничь от неожиданности. Жениться на Сьюлин! Неужели кто-то женится на Сьюлин после того, как она отобрала у сестры Фрэнка Кеннеди, — вот уж чего она никак не думала. Да кому нужна Сьюлин?

— Боже правый, Уилл!

— Значит, вы не возражаете?

— Возражаю? Нет, но… Ой, Уилл, ну и удивил же ты меня — я просто опомниться не могу! Ты намерен жениться на Сьюлин? А я-то всегда считала, что ты неравнодушен к Кэррин.

Не отрывая глаза от крупа лошади, Уилл хлестнул ее вожжами. В лице его ничего не изменилось, но Скарлетт показалось, что он тихо вздохнул.

— Может, и был, — сказал он.

— Так что же, она отказала тебе?

— Я никогда ее не спрашивал.

— Ах, Уилл, до чего же ты глупый. Спроси. Она ведь стоит двух Сьюлин!

— Скарлетт, вы не знаете многого, что происходит в Таре. Последние месяцы вы не очень-то жаловали нас своим вниманием.

— Не жаловала — вот как?! — вспылила она. — А что я, по-твоему, делала в Атланте? Раскатывала в коляске, запряженной четверкой, и плясала на балах? Разве не я каждый месяц посылала вам деньги? Разве не я платила налоги, чинила крышу, купила новый плуг и мулов? Разве…

— Не надо так кипятиться и давать волю своей ирландской крови, — спокойно перебил он ее. — Если кто и знает, что вы сделали, так это — я, а сделали вы столько, что двоим мужчинам было бы не под силу.

Слегка смягчившись, она спросила:

— Тогда о чем же речь?

— Вы действительно сохранили нам крышу над головой и благодаря вам в закромах у нас не пусто, но вы не очень-то задумывались над тем, что творится в душе у тех, кто живет в Таре. Я не виню вас за это, Скарлетт. Такая уж вы есть. Вас никогда не интересовало, что у людей в душе. Я просто хотел сказать вам, почему не прошу руки мисс Кэррин: я ведь знаю — пустая это затея. Она была всегда мне как сестра, и говорит она со мной откровенно — как ни с кем другим на свете. Но она не забыла того юношу, который погиб, и никогда не забудет. Могу вам еще сказать, что она хочет уехать в Чарльстон в монастырь.

— Ты шутишь!

— Я, понятно, знал, что удивлю вас, и вот о чем я вас прошу, Скарлетт: не спорьте вы с ней, и не ругайте ее, и не насмешничайте. Отпустите. Сейчас она только этого и хочет. Сердце у нее разбито.

— Но, мать пресвятая богородица! У многих людей сердце разбито, однако они же не бегут в монастырь. Возьми, к примеру, меня. Я потеряла мужа.

— Но сердце-то у вас не разбито, — спокойно возразил Уилл и, подняв соломинку с пола повозки, сунул ее в рот и принялся не спеша жевать.

Скарлетт не нашла, что возразить. Когда ей говорили в лицо правду, сколь бы неприятна она ни была, в глубине души Скарлетт всегда признавала, что это правда. И сейчас она молчала, пытаясь примириться с мыслью, что Кэррин станет монашкой.

— Обещайте, что не будете докучать ей.

— Да ладно, обещаю. — И она посмотрела на него с удивлением, совсем уже другими глазами. Уилл ведь любит Кэррин, до сих пор любит, причем так сильно, что сумел ее понять, встать на ее сторону и теперь старается облегчить ей бегство из жизни. И однако же, он хочет жениться на Сьюлин. — Ну, а как же все-таки насчет Сьюлин? Она ведь глубоко безразлична тебе, правда?

— О нет, не совсем, — сказал он, вынимая изо рта соломинку и с величайшим интересом разглядывая ее. — Сьюлин вовсе не такая плохая, как вы думаете, Скарлетт. Мне кажется, мы вполне поладим. Сьюлин ведь такая оттого, что ей охота иметь мужа и детей, а этого любой женщине охота.

Повозку трясло на неровной дороге, и какое-то время они ехали молча, так что Скарлетт могла обдумать его слова. Что-то тут есть, невидимое на первый взгляд, глубоко сокрытое и очень важное, что побуждает мягкого, незлобивого Уилла жениться на этой зануде Сьюлин.

— Ты не сказал мне настоящей причины, Уилл. Я все-таки — глава семьи и имею право знать.

— Правильно, — сказал Уилл, — и, думаю, вы меня поймете. Не могу я расстаться с Тарой. Это мой дом, Скарлетт, единственный дом, который у меня когда-либо был, я люблю здесь каждый камень. И работал я у вас так, как если бы Тара была моя. А когда во что-то вкладываешь свой труд, начинаешь это любить. Вы меня понимаете?

Она его понимала и, услышав, что он любит то же, что больше всего на свете любит она, почувствовала особую к нему теплоту.

— И вот как я рассудил. Папеньки вашего не стало, Кэррин уходит в монастырь, в Таре остаемся мы со Сьюлин, а это значит, что я не смогу жить в Таре, если не женюсь на ней. Вы ведь знаете, какие у людей языки.

— Но… но, Уилл, есть же еще Мелани и Эшли…

При имени Эшли он повернулся и посмотрел на нее — светлые глаза его были непроницаемы. Однако у Скарлетт возникло чувство, что Уиллу все известно про нее и Эшли, что он все понимает и не порицает, но и не одобряет.

— Они скоро уедут.

— Уедут? Куда? Тара — их дом в такой же мере, как и твой.

— Нет, это не их дом. Это и грызет Эшли. Тара — не его дом, и он считает, что не отрабатывает своего содержания. Очень он плохой фермер, и понимает это. Бог видит, как он старается, но не создан он для сельских дел, и вы это знаете не хуже меня. Колет дрова — того и гляди, ногу оттяпает. Да он прямой борозды проложить не может — заставь маленького Бо идти за плугом, получится, наверно, не хуже, а уж про то, как и что сажать и сеять, он вам такие чудеса нагородит, хоть книгу пиши. Но не его тут вина. Просто он был воспитан иначе. И очень его мучает то, что он, мужчина, живет в Таре милостью женщины и почти ничем не может ей отплатить.

— Милостью? Неужели он когда-нибудь говорил…

— Нет, он ни разу слова не сказал такого. Вы же знаете Эшли. Но я-то все вижу. Прошлой ночью, когда мы сидели возле вашего папеньки, я сказал Эшли, что посватался к Сьюлин и она сказала: «Да». И тогда он сказал, что теперь у него точно груз с плеч свалился, потому что он чувствует себя в Таре как приблудный пес, но раз мистер О'Хара умер, им с мисс Мелли пришлось бы и дальше тут жить, чтоб народ не болтал про меня и Сьюлин. А теперь, сказал он, они уедут из Тары и он подыщет себе работу.

— Работу? Какую работу? Где?

— Да я точно не знаю, но вроде он сказал, что намерен двинуться на Север. У него есть приятель янки в Нью-Йорке, и тот написал ему, что там можно устроиться на работу в банк.