и телом Максу, но с Генри она такого себе не позволит, потому что слишком сильно любит его. Несравнимо сильнее, чем своего бывшего супруга, который оказался предателем и подонком.

— Прости меня! — воскликнула она, распрямляясь и отстраняясь от Генри, который тревожно вглядывался в ее бледное лицо. — Я не должна была так себя вести. На меня что-то вдруг нашло…

— Оставь эти английские церемонии, Хилари, они не уместны! Не говори ерунды! Мы оба знаем, что не дает тебе покоя. Прошлое. Я хочу знать, что с тобой произошло!

— Я не понимаю…

Хилари надела на лицо маску непроницаемости и вызывающе вздернула подбородок. Генри с трудом поборол желание схватить ее за плечи и встряхнуть так, чтобы зубы застучали. В этот момент он едва ли не возненавидел ее.

— Тогда почему же ты так рыдала? — процедил он, играя желваками. — Говори же, черт бы тебя побрал!

— Меня ждет работа. Я должна идти.

— Значит, это все? Тебя ждут дела, и ты вот так просто уходишь?

Ноги Хилари будто приросли к полу. Да, черт побери, я влюблена в него, и это следовало признать со всей прямотой! Я не любила Макса так, как Генри, вот почему мне и хочется сейчас убежать. Но это не страх, я никому больше не позволю меня испугать!

— Значит, ты позволяешь себе рыдать у меня на груди, едва ли не рвать на себе волосы, но, как только я прошу объясниться, проглатываешь язык! — язвительно воскликнул Генри, сев прямо на стол и приняв непринужденную позу. — Так скажешь, в чем дело, или нет?!

— Нет! — отрезала Хилари, решив покончить со всем этим раз и навсегда. Это следовало бы сделать еще неделю, нет, месяц назад. — Ты платишь мне зарплату, Генри, но это не дает тебе права вмешиваться в мои мысли и чувства!

Какой ужас! Зачем я так вызывающе себя веду?! Кто меня тянет за язык? Но иначе нельзя, ответила себе Хилари, иначе я однажды не совладаю с собой и пропаду. Уж лучше Генри меня сейчас возненавидит.

— Может быть, я не устраиваю тебя в качестве няни Доминико? Если так, я с радостью возьму расчет и покину тебя навеки. Ты этого добиваешься?

Генри продолжал смотреть на нее абсолютно невозмутимо, Она же не выдержала взгляда его черных глаз и потупилась.

— Возможно, так даже будет лучше, — задумчиво произнес он. — Однако мне потребуется время, чтобы все хорошенько взвесить. Нельзя не принимать во внимание Доминико. Ты согласна со мной? Я сообщу тебе о своем решении. Договорились?

— Договорились! — откровенно вызывающим тоном ответила Хилари. — Я могу быть свободна?

— Разумеется, свободна, — холодно ответил Генри. — Я и не удерживал тебя силой.

— Благодарю!

Она повернулась к нему спиной и, подойдя к двери, открыла ее дрожащей рукой. Захлопнув за собой дверь, Хилари на мгновение припала к ней, пытаясь унять дрожь в коленях, и, глубоко вздохнув, побежала в свои апартаменты, чтобы рухнуть там на кровать и разрыдаться так, словно у нее с корнем вырвали сердце.

Хилари потребовалось еще полчаса, чтобы принять горячий душ, привести в порядок лицо, переодеться и вновь спуститься из своего убежища в гостиную.

Оказалось, что Доминико уже проснулся и с гиканьем носится по вилле, переполняемый энергией. Сильвия посетовала, что в постели мальчик пролежал не больше часа, и то лишь благодаря Королеве. Понимая, что возбужденного мальчишку опасно оставлять без присмотра, Хилари взяла его за руку и отвела в сад.

— Он копия Генри, не правда ли? — негромко заметила Моник, когда гувернантка подвела к ней своего подопечного.

— Но как он ни похож на своего отца, — помолчав, добавила мать Генри, — порой я замечаю в нем черты Жаклин. А она всю жизнь прожила на нервах.

— В самом деле? — спросила Хилари, заерзав на плетеном стуле, будто села на иголки.

У нее не вызывало сомнений, что Моник искренне заблуждается на ее счет, полагая, будто она не только гувернантка ее внука, но и дама сердца ее сына. Легче всего было бы прямо заявить, что между ней и Генри нет никаких романтических отношений, но на подобную наглость у Хилари не хватало смелости, так что ей поневоле пришлось поддерживать этот неприятный разговор.

— Разумеется, у мальчика это проявляется в излишней эмоциональности, — продолжала жаловаться Моник, — но его мать была крайне взвинченной. Единственной радостью для нее стало замужество — до того как выйти за Генри, бедняжка почти не видела счастья в жизни.

Моник спохватилась, что сболтнула лишнего, и виновато улыбнулась.

— Извините, Хилари! Я Просто желаю сыну счастья.

Взглянув в печальные глаза женщины, Хилари подумала, что сказано все это было отнюдь неспроста: мать Генри явно давала ей понять, что ему было нелегко в первом браке и он заслуживает лучшего.

Хилари была с ней согласна, но не испытывала ни малейшего желания развивать эту тему. Она не видела никакого смысла вникать в чужие проблемы, у нее хватало своих.

— В этом я не сомневаюсь! — непринужденно воскликнула она. — И надеюсь, что когда-нибудь Генри обязательно встретит достойную женщину, которая станет ему хорошей супругой, а Доминико заменит мать.

— Когда-нибудь? — опешила Моник. Лицо ее окаменело и побледнело.

— Да, в один прекрасный день, — не задумываясь, безмятежно подтвердила Хилари, хотя на душе у нее скребли кошки.

— Ну, дай Бог! — кивнула пожилая женщина, внимательно вглядываясь в лицо собеседницы. — Мне хочется верить, что избранница Генри ответит ему взаимностью. Ведь он, как и его отец, однолюб. Встречаются еще такие мужчины.

Это было уже слишком. Хилари резко вскочила и с улыбкой сказала:

— Я, пожалуй, пойду к Доминико, он слишком расшалился. До начала торжества осталось менее двух часов, он может утомиться, если и дальше будет прыгать и носиться.