испытывали наше новое оружие на филиях. Но ты ведь знаешь, что это невозможно. Мы лишь недавно научились сопротивляться им, но, чтобы захватить хотя бы одну из них… об этом не может быть и речи. Пока это просто нереально. Но филии по-прежнему наши общие враги. Я предлагаю на время войны забыть ваши обиды. Больше мы так никогда поступать не будем. А после того, как мы победим, все вместе, люди попытаются загладить ваши обиды и компенсировать вам тот вред, что причинили».
Зуб, до этого слегка шевелившийся, замер в воде. Птунис с удивлением ощутил, как кулы, находящиеся в загоне, обмениваются мыслями. Но, к ещё большему его удивлению, он ничего не мог понять из этого обмена. Как будто Зуб вдруг заговорил с сородичами на совершенно незнакомом ему языке. И это было вдвойне удивительно оттого, что обменивались кулы не словами, а мысленными образами. И это было неприятно.
«Кулы останутся союзниками людей, — через некоторое время сообщил ему Зуб. — До конца войны. А потом мы решим, что делать дальше. Но кулы больше никогда не смогут доверять людям. — Немного помолчав, он добавил: — Зуб так же сильно ненавидит филий, как и Птунис. Завтра он пойдёт сражаться вместе с ним».
«Хорошо, обещаю», — ответил Птунис.
Он немного ещё подождал, но кул слегка развернулся в сторону, давая понять, что разговор окончен. Птунис запер дверь клетки и медленно поплыл в сторону выхода из загона.
Заснул он лишь под утро. Гораздо позже того, как повторно собрал всех командиров, а заодно и руководство колонии, и доложил им о том, что узнал от Зуба. Люди были поражены не меньше, чем он сам. После короткого шока произошёл выброс эмоций. Видя, что разговоры могут затянуться надолго, Птунис в приказном порядке распустил всех по квартирам. Но перед этим потребовал, чтобы был принят закон о запрете испытания оружия на кулах.
Закон был принят почти единогласно. Единственный, кто проголосовал против, к изумлению Птуниса, был Седонис. Его верный друг. Когда все подняли руки, а затем стали удивлённо таращиться на него, Седонис встал и сказал:
— Сначала мы проголосуем за то, что нельзя испытывать оружие на кулах, потом, что нельзя убивать их, — он обвёл всех взглядом. — Затем, что кула нельзя убивать ни в коем случае, даже если он на тебя нападает. А потом мы перейдём к саткам и филиям, да?
Он подошёл к двери, распахнул её, но прежде, чем выйти, произнёс:
— Я против, но вы, конечно, решайте так, как считаете нужным.
Ворочаясь в постели, Птунис корил себя за то, что не рассказал всего Седонису раньше, — когда они возвращались из загона. Тогда, быть может, он смог бы Седониса уговорить. Он ведь знал о его ненависти к кулам. Так нет же, молчал, ждал, когда соберутся все! Теперь придётся налаживать отношения с другом, потому что он чувствовал, что Седонис обиделся. Не смертельно, конечно, но довольно сильно. Хотя, если быть откровенным, Птунис так и не понял, почему.
Ещё он вспомнил, что так и не узнал того, ради чего он так торопился в загон. Вопросы о филиях, которые казались ему столь необычайно важными, Зубу он так и не задал.
«Ладно, — подумал Птунис, уже засыпая. — Это подождёт. Задам их уже потом, после сражения. И с Седонисом помирюсь потом. Это подождёт. Всё подождёт. Сейчас нужно спать».
28
Сражение началось как обычно. Незадолго до рассвета Птунис вывел своё войско из колонии. Их уже ждали.
На этот раз рыбы были готовы к битве. Расположились они за крайними развалинами, и было их немного. Несколько десятков филий и не более десяти сатков. Враги как бы приглашали их атаковать, показывая как их мало. Но Птунис прекрасно понимал, что за пределами видимости рыб могут быть сотни, и не собирался напрасно рисковать своими людьми.
Войско Птуниса остановилось возле руин. Здесь, в случае чего, можно было легко спрятаться. Кроме того, в том месте, где их ждали рыбы, океанское дно шло под уклон, и, значит, враги могли зайти снизу, а рядом с руинами этого можно было не бояться.
Две армии выстроились друг против друга. Никто не делал первого движения. Птунис подозревал, что рыбы, наученные горьким опытом, не станут атаковать в невыгодной для себя позиции, и был готов к этому.
Два отряда по двадцать колонистов выдвинулись вперёд и стали медленно приближаться к позициям рыб. Подойдя на расстояние выстрела, они неожиданно остановились и дали один за другим несколько залпов из ружей. Затем поспешно отошли. Потом этот маневр повторился ещё раз, только уже в другом месте, А затем ещё.
Рыбы несли большие потери. И это при всём при том, что они не могли ничего сделать своим обидчикам. Наконец, после третьей вылазки из-за спин рыб, находящихся в передней линии, внезапно выскочили девять сатков и устремились к группе лазутчиков. Те изо всех сил бросились удирать. Одновременно с этим со стороны армии Птуниса на помощь быстро поплыли несколько десятков колонистов. Сатки, не обращавшие на это внимания, практически настигли беглецов. И в этот момент те резко остановились и развернулись к ним лицом. Шквальный огонь из двух десятков ружей обрушился на сатков.
Первые два были убиты почти мгновенно, остальные ранены. Некоторые сатки стали разворачиваться, пытаясь уплыть, другие всё ещё старались достать людей, и в это время подоспела помощь колонистов. Они одновременно открыли стрельбу из своих ружей.
Пять десятков стволов выплеснули смерть. Пули роями впивались в тела несчастных хищников. Куски мяса, вырываемые из их тел, разлетались в разные стороны. Сатки корчились в предсмертных судорогах, пытаясь уплыть, но сил у них уже почти не оставалось.
Уйти не удалось никому. Вскоре лишь девять медленно кружащих в воде чёрно-белых тел напоминали о разыгравшейся только что бойне. Птунис смотрел на них и вдруг поймал себя на мысли, что ему жалко этих сатков. Он сначала удивился, почему? Ведь они были их враги. Но почти сразу же понял причину.
Сатки были такими же жертвами, как до недавнего времени люди. На них тоже оказывали воздействие, промывали им мозги, заставляя делать то, что они делать не хотели. И ненависть Птуниса к филиям, к этим кукловодам, дёргающим за верёвочки, ведущие в мозги их жертв, возросла ещё больше.
Больше всего Птунис сейчас боялся, что рыбы отступят. Отступят, несмотря на большие жертвы, приглашая людей атаковать в невыгодных для них условиях. Это был бы самый худший вариант. Но этого не случилось. Рыбы наконец-то пошли в атаку.
Из глубины океанских вод появились, как и предполагал Птунис, десятки, если не сотня, сатков, и вся эта армада ринулась на них. Клотов среди них не было. Колонисты встретили их плотным огнём, но на отдельных участках рыбам удалось прорвать строй, и сражение закипело уже на позициях людей. Сатков было так много, и они наносили такой урон, что людям почти сразу же пришлось применить взрывающиеся стрелы. Одно попадание такой стрелы почти наверняка гарантировало смерть врага.
Вскоре все прорвавшиеся сатки были уничтожены, и люди стали медленно продвигаться вперёд, оттесняя врага, но стараясь не отходить далеко от спасительных развалин. Когда подошли на прицельную дальность, появились, наконец, и первые жертвы среди филий. Люди продвинулись ещё на несколько метров, и мёртвых кукловодов стало гораздо больше.
«Давайте! — думал Птунис, блокируя эти свои мысли. — Ну что же вы! Вы же не можете так бездарно и напрасно погибать! Пора уже вводить в бой клотов. Всё равно дальше мы не пойдём, а на прорвавшихся сатков мы, как вы, возможно, думаете, уже потратили своё новое взрывающееся оружие. Ну же, действуйте! Пора, иначе вы все погибнете!»
И филии, как будто услышали призыв Птуниса. Сверху на место сражения упали гигантские тени, и шестерка клотов стала стремительно опускаться вниз.
