Он резко сбросил мою руку, отскочил к стене, прижался лбом к прохладной штукатурке, потом, крикнув: «Я это сделал, я!» – и выбежал вон тотчас же. Выбегая из дверей, в коридоре он столкнулся с Татьяной Степановной, тут же с любопытством заглянувшей к нам в отрядную. Бельчиков, громко извинился и, тяжело топая, побежал дальше, в три скачка одолев коридор. Вот он шумно, с гиком, скатился по лестнице – на перилах, конечно, паршивец, – потом внизу хлопнула дверь, потом грохот – видно, крылечко (слава богу, низенькое, в три ступеньки), он одолел кувырком.

Куда он побежал в такую ночь? Может быть, на Таракановку? Нам неглубоко, вода тёплая, дно усеяно пёстрой крупной галькой. Вокруг густой кустарник – смородина, в ней мальчишки устроили шалаш. Там у них даже был небольшой запас еды – картошка, сухари, баранки и пакет пшена. И посуда была – алюминиевый чайник, котелок, пять кружек и пять мисок. Вечером иногда мальчишки жгли костёр, правда, клялись, что голубей больше не жарят – я запугала их страшным вирусом гепатита.

Да, конечно, он там.

Мне доже показалось, что я вижу на стекле окна отражение костерка – пламя то подпрыгивает, то стелется к земле, словно гаснет… Я даже почувствовала запах теплой сточной воды теплоэлектроцентрали в нашей речке Таракановке…

Нет, он не убежит, он вернётся, я знаю, где его искать – в случае чего… Впорхнув в отрядную, как на крыльях, Татьяна Степановна, сразу направившись к полкам с книгами, стала их по-хозяйски переставлять с места на место. Меня это очень удивило и даже насторожило – что это она так возбудилась?? Да и выглядела она сегодня необычно. Её только что выкрашенные в какой-то странный, почти лиловый цвет кудри были мелко завиты и собраны в рыхлые закрученные «колбаски» над ушами. На указательном пальце горело кольцо с ярко-красным камушком. Галстук стянула новая брошь – ещё крупнее той, что была на нём вчера. Костюмчик был тоже новый – из чесучи. Но жёлтому фону разводы синим… Я с тревожным интересом наблюдала за ней.

Поковырявшись вволю на полках, она вдруг пропела как пономарь – однако сочувственно и печально:

– Увы мне, яко отсюда прогоним есмь…

Я засмеялась.

– Это что за цирк такой?

Необычное поведение нашей перевозбуждённой пионервожатой меня всё больше настораживало.

– Так плакался диавол после принятия христианства на Руси…

И она истерично захохотала.

Я, было, подумала, что она пьяна. Но ведь знала наверняка, что Татьяна Степановна не пьёт вообще, убеждённая трезвенница. Я стала за ней наблюдать ещё внимательней. Странная всё-таки она какая-то… Она медленно повернула голову, её глаза, полузакрытые и затуманенные мечтательной пеленой, вдруг широко распахнулись и стали просто огромными. Она даже прикрыла их рукой. Волнение овладевало ею всё больше, она быстро и мелко дышала, иногда будто задыхаясь, потом удушье отпускало её… и снова возобновлялось. Глаза по-прежнему лихорадочно блестели. Испарина выступила на лбу и шее, вот-вот поплывёт щедрый многослойный грим…

Она подошла к окну и хотела открыть его.

Я попросила:

– Не стоит этого делать, сильный ветер.

Она помолчала ещё немного, молчала и я. Но вот она снова повернулась ко мне и сказала высоким срывающимся голосом:

– Бельчиков, кажется, сбежал.

– Да нет, он здесь, близко, я знаю, – сказала я, стараясь быть спокойной.

– Ты им разрешаешь бегать где попало?

– Да нет, просто они любят свободу. Любят бывать на природе, хотя её в городе не так уж и много. Почему я должны лишать их этого?

– Какая природа на Таракановке? – возмущенно сказала Татьяна Степановна.

– Там всё-таки есть вода. Зелень всюду. Небо, ветер…

– Солнце, воздух и вода – наши лучшие друзья! – с издёвкой произнесла она. – Я бы не стала их так распускать.

– В этом нет ничего плохого. Я тоже в детстве искала зелёные уголки природы в черте города. Детям иногда это нужно.

Она покрутила пальцем у виска, возвела очи горе и сказала таинственно и торжественно:

– Знаешь, я пристроилась к ним…

– Ты подслушивала? – притворно удивилась я, хорошо зная её тайное пристрастие.

– Да нет… Так…

– А что?

– Хотела узнать кое-что…

– И узнала?

– Ещё бы.

– И что?

– Гостям всё понравилось.

– Да?

– Очень!

Она просто лучилась от счастья. Вот ведь какой искренний человек! Так радуется успеху товарища! Но я не спешила «купиться».

– И что они ещё говорили?

– Что не такие эти дети и бандиты.

– Это новость.

– Необязательно всех в колонию. Что с ними можно работать. Слышишь, не бандиты.

– Какая удивительная новость! – всплеснула я руками. – А ещё?

– Ещё Людмилке грамотку дали.

– Какую… грамотку?

– Из райкома привезли.

Тут она упала в кресло и принялась по-наглому разглядывать меня. Я спросила:

– Что с тобой? Не можешь поточнее?

– Ничего, – весело сказала она.

– А ты не знаешь, почему Норы не было на собрании?

– Знаю.

– Так говори.

– Ку-ку твоя Нора.

– Что?!

– Сегодня уволили.

– Как… уволена?

– Так.

Она закатила глаза и откинулась в кресле.

– Постой… Это недоразумение. Нора – лучший воспитатель в детском доме!

Татьяна Степановна засмеялась.

– Даже лучше тебя?

– Я серьёзно.

– Матрона против неё дело хочет возбудить.

– Какое ещё дело?

– Уголовное.

– Что у неё украли?

– Девичью честь.

– Без балды можно?

– Девочка у неё в отряде забеременела.