По его получалось, что негр был больших размеров.

— Да ну? Негр? — я усмехнулся.

— Натуральный дух! Бородища, зеленая повязка, «разгрузка», стрелял, пока патроны не кончились, взяли его раненным. Здоровый был. Знал всего две фразы по-русски. Не угадаешь!

— Ну, и? — мне уже интересно.

— «Все карашо!» и «Я — местный!»

— «Местный»? — я засмеялся.

— Местный!

— И чего с ним?

— Да, ничего — помер он.

— Спасти пытались?

— А зачем? — удивился Иванов. — Он приехал умирать за веру, так кто же ему будет мешать! Не успели дотащить до медроты. — Он последнюю фразу придумал на ходу, это было видно, интонация голоса изменилась.

— А сами не хотели оказать помощь?

— У него на шее пять наших жетонов было, — он плюнул далеко в сторону.

— Понятно. Время, Саша, время, — я снова постучал по циферблату.

— Сейчас узнаю, что у них там! — он пошел в коровник и оттуда раздался трехэтажный мат, призывающий ускорить поиски оружия.

Жетоны, которые упомянул Иванов, представляют собой металлическую пластину овальной формы, на ней выбит личный номер военнослужащего. По этому номеру можно опознать погибшего. Здесь, на войне, их носят, как правило, на шее. Снять их можно лишь с погибшего или пленного. А этот негр, значит, был любитель сувениров. Ну что же, такого гада и не жалко. Полагаю, что когда у него обнаружили жетоны, то ни у кого не проснулось милосердие.

В темноте раздался крик Иванова:

— Ну, подполковник, везучий ты!

— Чего нашли?

— Пять «граников» (подствольный гранатомет) и гранаты к ним, автоматов с десяток. И мины направленного действия. Тут темно, кажется — «сотки», сейчас вынесу.

Он вынес одну мину.

— Точно, МОН-100. Хорошо мы зашли, удачно. Такой арсенал под самым носом. Точно гады что-то замышляли. Вовремя мы их накрыли.

— Превентивный удар. На опережение. Поехали?

— А этот черт? — он кивнул в сторону, где оставили задержанного.

— С собой. Побеседуем. Надеюсь, что твои бойцы его не грохнут.

— Я их сам… Грохну, — он снова помахал в воздухе кулаком, — так и будем таскать за собой все это дерьмо, что откопали, и этого?

— Отправь к нам в отдел один БТР, пусть там разгрузятся, и сами подъезжают.

— Тихо! Слышишь, перестрелка началась? — он поднял палец и прислушался.

— Может, помощь нужна? — предположил я.

— Сейчас запросим. Радист! Ко мне!

— Я! — подбежал боец с огромной радиостанцией за плечами.

Р-159, вспомнилось мне. Масса более 10 килограмм. Боец не хрупкий. Тощий бы сломался под весом.

— Запроси, может, помощь кому-то нужна, бой идет. Быстро! — майор нервничает. Бой идет, а он не видит и не знает, что там.

— Все нормально. Духи пытаются из деревни вырваться. Наткнулись на засаду на тропе среди минных полей. Наши говорят, сами справятся. Подмога уже подошла, сзади подперли, — радист докладывал без эмоций.

— Понятно. Главное, чтобы наши в темноте не начали бить по своим. А эти гады и ускользнут под шумок. Ладно, время!

Через пять минут закинули все найденное оружие и боеприпасы в брюхо БТРа, туда же и задержанного. По словам бойцов, он начал говорить. Я посмотрел на него. Крови не видно, левое ухо опухло. Кости целы. Поговорим.

Пока грузились, я спросил у Иванова:

— А что у тебя радист как робот, без эмоций?

— Он контрактник. Воевал в первую. Из отделения остался один. Дали медаль «За отвагу». Духов ненавидит печенью. Спокоен внешне как индеец, а внутри — огонь. Я его в бою видел — ртуть. Не смотри, что он такой, он сейчас кипит весь, ему в бой хочется.

— Понятно.

Один БТР уехал к нам в отдел. Мы двинулись по двум оставшимся адресам.

Но там уже никого не было. Теплые печи, теплые постели. На одном из чердаков много окровавленных бинтов. И место, где было устроено лежбище. Нельзя было понять, сколько было там человек, но похоже, что двое. А ведь это дом одного из местных милиционеров. Нормально, поговорим, он, кажется, у нас сидит. Оружия, кроме охотничьих ружей, мы не нашли. Брать их не стали.

Иванов протянул фляжку.

— На, хлебни немного. Мы-то спать пойдем, а тебе чую, брат, придется еще ой как долго «кувыркаться».

Я понюхал. Спирт? Водка? Непонятно. Аккуратно сделал глоток. Спирт! Рот, глотку обожгло, дыхание перебило. Медленно, стараясь не обжечься парами еще сильнее, выдохнул.

— Ну, как военный штатный напиток? — Иванов хохотнул.

— Нормально, — я оттер рот, усы, — ты ко мне приезжай, я тебя таким «стеклорезом» угощу — волосы дыбом встанут. Подбрось до дома, до хаты.

Мы снова вытянулись в колонну. Рядом с нами сидел радист, он приложил руку к головному телефону.

— Все, сделали духов, — доложил он.

— Как?

— На «глушняк», консервы можно делать, фарш уже готов. У нас потерь нет. Все целы, — радист по- прежнему говорил без эмоций.

Ни малейшей радости. Мол, работа есть работа.

— Ну и хорошо! — от переизбытка чувств майор хлопнул по броне.

Я сокрушенно покачал головой.

— А ты что, жалеешь их? — он подозрительно покосился на меня.

— Мне они на хрен, Саня, не нужны, а вот та информация, которой они обладают — это важно, эти сведения, которые уже в фарше, могли многие жизни спасти. Понятно?

— Разумею. Ничего, мы тебе еще много духов наловим! Деревенька-то мятежная! Ничего, разберемся.

— Крови бы лишней в этих разборках не пустить, — я протер глаза.

— Устал? — Иванов сочувственно взглянул в глаза.

— Если бы был шанс сдохнуть, а потом воскреснуть — непременно воспользовался этой возможностью, — в голове вертелась пара фраз из «12 стульев», но они были не к месту.

Действительно устал. «Гибен зи мир битте цвай марк».

— Может, еще хлебнешь? — майор сочувственно протянул мне фляжку со спиртом.

— Спасибо, Саша. Не надо. Я кофе попью и начну работать.

Посмотрел на часы.

— Ёлы-палы! Семь тридцать! Все! Я пошел! Часов в одиннадцать проверяющие навалятся. Успеть бы!

Мы попрощались. Я уже пошел в здание, когда Иванов окликнул меня:

— Слышь, Саня, давай я тебе своих бойцов человек пять оставлю? Помогут…