— Анонимное выражение соболезнования? Нет, не похоже.

— Записка наверняка от того, кто это сделал, — сказал Боб Гейл. Он сидел на диване, который стоял справа у стены. — Ни от кого другого она быть не может.

Я обернулся и посмотрел на него:

— Ну, не на все сто процентов. Процентов девяносто, но этого достаточно, чтобы строить предположения. Особенно если после других несчастных случаев не было таких выражений соболезнования.

— Не было, — заверил меня доктор Камерон.

— Я имею в виду не обязательно записку, — уточнил я. — Может быть, подарок, оставленный в комнате жертвы, как эта бутылка виски.

— Об этом стало бы известно, — ответил доктор. — Нет, ничего подобного до сих пор не было.

— Хорошо. Тогда возникает вопрос: почему на этот раз? Если записка от злоумышленника, то почему он не хотел, чтобы в его ловушку попал я?

— Потому, что вы только что приехали, — предположил Боб Гейл. — Вы пока еще не один из нас — ну, что-нибудь в этом роде.

— Полагаю, такое возможно. Но вероятнее всего, он или она знает, кто я такой и почему я здесь.

— Не понимаю, каким образом, — сказал доктор Камерон.

— Должно быть, либо вы, либо Боб могли упомянуть об этом в разговоре с кем-то, кому вы доверяете, не обязательно с преступником, в разговоре с каким-то третьим лицом, вполне безобидным на вид, которое потом поделилось этой информацией с кем-нибудь еще, а тот рассказал другому, и сейчас, возможно, половина постояльцев «Мидуэя» уже знает об этом.

— Мистер Тобин, — начал Боб Гейл, — клянусь вам, я не говорил никому ни слова, никому! Конечно, я глупо себя вел в столовой, но это только потому, что я был взволнован из-за вашего приезда. Уверяю вас — это был единственный раз, когда я допустил промах. И я никому ничего не рассказывал. Ни одному человеку. Я обещал доктору Камерону никому ничего не говорить, а он вам скажет, что если я даю слово, то всегда его держу.

Он говорил так серьезно и искренне, — что не поверить ему было невозможно.

— Нет, мистер Тобин, — поддержал его доктор Камерон, — это не ответ на ваш вопрос. Я уверен, что Боб ничего не говорил, и наверняка знаю, что сам я этого тоже не делал. Я ничего не рассказал даже доктору Фредериксу, а я уж, конечно, не подозреваю своего собственного помощника. Но не могу не согласиться — то, о чем вы говорите, вполне могло произойти. Я сказал бы одному, тот — другому и так далее. У доктора Фредерикса мог быть какой-нибудь пациент, которого он захотел бы предостеречь от опасности, рассказав о сложной ситуации в «Мидуэе», и тогда эта цепочка заработала бы полным ходом. Вот почему я не стал даже давать для нее повод. И то же самое внушил Бобу. Нет, ваш секрет по-прежнему остается секретом.

Объяснения доктора Камерона по поводу того, почему он держит в неведении своего помощника, показались мне не слишком убедительными, но нечего было пытаться угадать его истинные мотивы, пока я не познакомлюсь с доктором Лоримером Фредериксом. Поэтому я ничего не сказал и вернулся к сути вопроса:

— Но почему я? Почему надо извиняться за западню, устроенную для меня, а не за те, что были устроены для остальных? Посмотрите еще раз на записку: там все сказано совершенно ясно. Там не говорится, что ее автор просто сожалеет, — он сожалеет о том, что это был я. Если причина не в том, что он знает обо мне правду, то в чем же?

Доктор Камерон развел руками:

— Мистер Тобин, прежде всего давайте спросим, почему он подстраивает несчастные случаи. Совершенно очевидно, что его мотивы противоречат здравому смыслу. Так как же я могу догадаться, почему он сожалеет о том, что пострадали вы? Возможно, Боб прав и этот человек считает, что вы для нас еще новичок и не являетесь членом нашей семьи или клана, как уж там он это себе представляет. И он сожалеет о том, что посторонний человек пострадал в результате семейных распрей.

— Не знаю, — засомневался я. — Может быть, и так, но я не уверен. Звучит не слишком правдоподобно.

— Я не собираюсь учить вас, как вести расследование, мистер Тобин, — продолжал он, — но сомневаюсь, что в этом деле вы сможете сначала установить мотив, а затем найти преступника. Мне кажется, нам сначала придется найти преступника, а поймав его, мы узнаем и мотив.

— А отпечатки, мистер Тобин? — напомнил Боб Гейл. — Как вы думаете, на записке могут быть отпечатки пальцев?

— Сомневаюсь. На бумаге четких отпечатков не получается. В любом случае на записке будут в основном мои отпечатки. Даже непрофессионалы уже лет двадцать как знают о том, что надо надевать перчатки. А если мы и найдем четкий отпечаток, который не принадлежит ни доктору Камерону, ни мне, едва ли разумно выстраивать в ряд всех постояльцев «Мидуэя» и снимать у них отпечатки пальцев.

— Для некоторых из них, — согласился со мной доктор, — это и в самом деле было бы тяжелой травмой.

— А в итоге может оказаться, что отпечаток принадлежит клерку из магазина канцелярских принадлежностей.

Боб поморгал глазами и усмехнулся:

— Извините, что спросил.

— Есть вопрос, который я хотел бы задать вам, — обратился я к нему. — Вы случайно не играли в пинг-понг, когда пришла Дебби Латтимор и попросила Джерри Кантера проводить меня в мою комнату?

— Конечно. — Он улыбнулся. — Я бы и сам вас проводил, но я как раз играл, и партия была в самом разгаре. Было бы странно бросать игру.

— Рад, что вы это понимаете, — заметил я.

— О, я не всегда бываю таким тупым, как за обедом.

— Не сомневаюсь в этом. Кто вчера был вашим соперником?

— Вчера мы играли втроем. Понимаете, тот, кто не играл в этой партии, в следующей должен был играть с победителем. Там были я, Эдгар Дженнингз и Фил Роше. — Он назвал двоих постояльцев, которых я пока не видел.

— Вы продолжали играть, корда со мной произошел несчастный случай?

— Да, конечно. Мы собирались играть до ужина.

— Хорошо. А кто-нибудь, кроме Джерри Кантера, выходил из комнаты до несчастного случая?

Он сморщил лоб, припоминая:

— Я совершенно уверен, что никто не выходил.

— Отлично, — сказал я и повернулся к доктору Камерону:

— Исключаем двух подозреваемых. Ни Дженнингз, ни Роше не ставили ловушку, в которую я угодил.

— Откуда такая уверенность? — не понял он. Я рассказал ему о маленьком отверстии от гвоздя, которое обнаружил в плинтусе, и об ощущении, будто мою лодыжку что-то держит, возникшем у меня, когда я начал падать.

— Тот, кто устроил эту западню, должен был находиться поблизости, чтобы убрать улики сразу после того, как ловушка сработает. Кроме того, ловушки не было, когда мы с Джерри Кантером поднимались по лестнице, значит, ее должны были поставить в то время, когда Боб играл в теннис с Дженнингзом и Роше.

— Исключите еще двоих, — сказал Боб. — Мэрилин Назарро и Бет Трейси находились в комнате и наблюдали за игрой. Никто из них не выходил.

Мэрилин Назарро — та молодая леди, которая выглядела такой оживленной за обедом, но в прошлом была подвержена депрессии, парализовавшей ее волю. Бет Трейси я пока не видел.

— Тем лучше, — сказал я. — Можно исключить пятерых и всех пострадавших. Это миссис Акерсон и Молли Швейцлер (упавший стол), Дональд Уолберн (стремянка), мисс Вустер (балкон) и Джордж Бартоломью (кладовая). Всего десять человек из двадцати одного.

— Двадцати двух, — поправил меня доктор Камерон. — Если считать мисс Вустер. Она сейчас в