двойного результата – отвлечения внимания от громкого случая с брошью и, возможно, испытания силы вашей личной заинтересованности в оккультизме и теософии? Я не говорю, что это так и было; я только справляюсь, приходила ли вам в голову такая возможность?' Разумеется, это было адресовано Синнету; но я все же хочу ответить по-своему. Первым делом я хочу сказать: cui bono бросание такого намека? Вы должны знать, было так или нет. Если же не было, то зачем заставлять нас гадать, размышлять, было ли это, когда вы знаете, что этого не было. Но если это было так, то я осмеливаюсь утверждать, что, во-первых, такой идиотический прием, как этот, не может служить испытанием персональной заинтересованности какого-либо человека (существует множество человеческих существ, которые представляют собою только что-то вроде образованных обезьян) в чем-либо… Во-вторых, если Братья умышленно позволили опубликовать те письма, то я могу только сказать, что, с моей точки зрения мирского непосвященного человека, они совершили досадную ошибку… так целью Братьев, несомненно, было заставить уважать Т. О., то едва ли они могли избрать более худший способ, чем опубликование этих глупых писем… Но все же, при обсуждении этого вопроса в общих чертах, вы когда-либо думали, разрешили ли Братья эту публикацию, я не могу не ответить, что если они не разрешили, то раздумывание над этим предметом – пустое дело; если же они разрешили, то поступили неблагоразумно. (4)
Затем идут ваши замечания о полковнике Олькотте. Славный старый Олькотт, которого все, кто его знают, должны любить. Я вполне присоединяюсь ко всему, что вы говорите в его пользу, но я не смогу не делать исключения тем словам, в которых вы восхваляете его, причем главный смысл этих слов заключается в том, что он никогда не задумывается над поручением, правильно ли оно, а только послушно выполняет. Это та же организация иезуитов, и этот отказ от личного мнения, это самоотречение от своей собственной персональной ответственности, это воспринимание внешних голосов в качестве заменителя собственной совести – на мой взгляд есть грех, притом не обычной величины… Нет, в дальнейшем я чувствую себя обязанным сказать, что… если эта доктрина слепого повиновения является существенной частью в вашей системе, то я весьма сомневаюсь, может ли это одарить человечество каким-нибудь духовным светом, чтобы компенсировать ему потерю личной свободы действия и того чувства индивидуальной ответственности, которого она (доктрина слепого повиновения) его лишает… (5)
… Но если бы имелось в виду, что я когда-нибудь буду получать инструкции делать то или другое без понимания, почему и для чего это надо делать, не разбираясь в последствиях, слепо и не задумываясь, только идти и делать, то, скажу: для меня тут конец, я не военная машина, я заклятый враг военной организации и друг и защитник производственно-кооперативной системы; и я не присоединюсь ни к какому обществу или организации, которые хотели бы ограничить или контролировать мое право личного мнения. И, конечно, я не доктринер и не желаю обращаться с каким-либо принципом, как обращаются с игрушечной лошадкой…
Возвращаюсь к Олькотту, и я не думаю, что его связь с предполагаемым обществом принесет какое- либо зло… Во-первых, я ни в коем случае не возразил бы против надзора со стороны старого славного Олькотта, потому что я знаю, что этот надзор будет только номинальным, так как если бы он даже пытался поставить дело по-другому, то Синнет и я – оба вполне в состоянии заставить его замолчать, как только он начнет без надобности вмешиваться. Но ни тот, ни другой из нас не примет его как нашего истинного руководителя (6), так как мы оба превосходим его умственно. Это очень грубое изложение, как сказали бы французы, но gue voules vous? Без полной откровенности не будет и взаимопонимания…
Письмо 7 в
Я хорошо понял. Но как бы искренни они не были, эти чувства слишком глубоко покрыты коркой самодовольства и эгоистического упрямства, чтобы вызвать во мне что-либо похожее на сочувствие.
1. Веками в Тибете мы имели высоконравственный чистосердечный простодушный народ, лишенный благословения цивилизации и поэтому незапятнанный ее пороками. Веками Тибет был последним уголком на планете, не испорченным до той степени, чтобы препятствовать смешиванию двух атмосфер – физической и духовной. И он хочет, чтобы мы обменяли это на его идеал цивилизации и прав! Это чистое саморазглагольствование, сильная страсть услышать себя самого дискутирующим и навязать каждому свои идеи.
2. Действительно, мистера X. следовало бы послать от какого-нибудь международного филантропического комитета в качестве друга гибнущего человечества, чтобы он учил наших далай-лам мудрости. Почему он сразу не сядет и не составит план для чего-нибудь похожего на идеальную 'Республику' Платона с новой схемой для всего под Солнцем и Луною – ума не приложу!
3. Это действительно с его стороны благосклонность, что он так из кожи вон лезет, чтобы учить нас. Конечно, это чистая любезность, а не желание возвыситься над всем остальным человечеством. Это его последнее достижение в ментальной эволюции, которое, будем надеяться, не обратится в разложение.
4. Аминь! Мой дорогой друг, вас надо было бы привлечь к ответственности за то, что вы не подали ему блестящей идеи предложить свои услуги в качестве главного наставника Тибета, реформатора древних суеверий и спасителя грядущих поколений. Конечно, если бы он это прочел, он стал бы немедленно доказывать, что я аргументирую как 'образованная обезьяна'.
5. Теперь послушайте только, что этот человек болтает о том, о чем он ничего не знает. Нет живого человека, который был бы более свободен, чем мы после того, как вышли из стадии ученичества. Понятливыми и послушными, но никогда не рабами должны мы быть в то время; иначе, и если мы будем проводить наше время в спорах, мы никогда ничему не научимся.
6. И кто же когда-либо думал предложить его в качестве такового? Мой дорогой собрат, неужели вы действительно можете порицать меня за то, что я уклоняюсь от более близких отношений с человеком, вся жизнь которого, кажется состоящей из непрестанного аргументирования и обличительных речей? Он говорит, что никакой он не доктринер, между тем, как он именно им и является! Он достоин всякого уважения и даже любви тех, кто хорошо его знает. Но, светила мои! Своим однообразным пищанием о своих собственных воззрениях, менее чем в 24 часа он парализовал бы любого из нас, кому не посчастливилось приблизиться к нему на расстояние одной мили. Нет! Тысячу раз нет! Из таких людей, как он, получаются способные государственные деятели, ораторы и все, что угодно, но – не адепты. Среди нас нет ни одного такого. Возможно, что именно поэтому у нас не ощущалось надобности в доме для сумасшедших. Менее чем в три месяца он довел бы половину тибетского населения до сумасшествия! На днях в Умбалле я отправил вам письмо по почте. Вижу, что вы его еще не получили.
Письмо 8
Желаете ли вы, чтобы феномен с подушкой был описан в газете? Я с радостью последую вашему совету.
Это несомненно было бы лучшим вариантом, и я был бы искренне благодарен вам, имея в виду нашего друга, с которым так жестко обходятся. Вы свободны упомянуть мое имя, если это может оказать вам хоть малейшую помощь.
