ребяческого свойства, она лишь понижала нас в оценке публики и подтверждала заявления своих врагов, что она 'только медиум'! Но это было бесполезно. Согласно нашим правилам М. не разрешалось запрещать ей такой образ действий. Короче говоря, ей должна была быть предоставлена полная свобода действий, свобода создавать причины, которые в должное время стали ее бедствием, ее позорным столбом. Он мог, в лучшем случае, запретить ей производить феномены, и к этой последней крайности он прибегал так часто, как только мог, к великому недовольству ее друзей и теософов. Было ли это или есть недостаток умственной восприимчивости в ней? Несомненно – нет! Это психологическая болезнь, над которой у нее мало власти. Ее импульсивная натура, как вы правильно заключили в вашем ответе, всегда готова увлечь ее за пределы истины в область преувеличений, тем не менее безо всякой тени подозрения, что она этим обманывает своих друзей и злоупотребляет великим их доверием к ней. Стереотипная фраза: 'Это не я. Я сама ничего не могу сделать… Это все они – Братья… Я только их смиренная рабыня и орудие' – это явное вранье. Она может и производит феномены благодаря ее природным силам и долгим годам регулярной тренировки, и ее феномены иногда лучше, чудеснее и гораздо более совершенны, нежели некоторых высоких посвященных учеников, которых она превосходит в художественном вкусе и чисто западной оценкой искусства, например – в мгновенном создании картин. Вот свидетельство – ее портрет факира Тиравалла, упомянутый в 'Намеках', в сравнении с моим портретом, созданным Джуль Кулем. Несмотря на все превосходство его сил по сравнению с ее силами, его молодости, противопоставленной ее старости, а также неоспоримое и важное преимущество, которым он обладает потому, что его чистый неомраченный магнетизм никогда не имел прямого соприкосновения с великой нечистотой вашего мира и общества, все же, делай он, что хочет, он никогда не создаст такой картины просто потому, что он не в состоянии представить ее в своем уме и в тибетском мышлении. Таким образом, приписывая нам авторство всякого рода дурацких, часто неуклюжих и подозрительных феноменов, она неоспоримо помогала нам во многих случаях, сэкономив нам иногда две трети применяемой энергии, и когда ее за это упрекали, ибо часто мы были не в состоянии помешать ей и в этом на ее конце линии – она отвечала, что ей она не нужна и что ее единственная радость – быть полезной нам. И таким образом, она продолжала убивать себя дюйм за дюймом, готовая отдать ради нашей пользы и прославления, как она думала, свою кровь жизни каплю за каплей, и все же неизменно отрицая это пред свидетелями и утверждая, что она к этому ни имеет никакого отношения. Назовете ли вы это возвышенное, хотя и глупое самоотречение бесчестным? Мы – нет. И также мы никогда не согласимся рассматривать это в таком освещении. Теперь подойдем к сути: движимая тем чувством и крепко веря в то время (потому что было позволено), что Харричанд есть достойный ученик (учеником он несомненно был, хотя никогда не был достойным, так как он всегда был эгоистичным, составляющим заговоры негодяем, оплачиваемым из секретных сумм покойного Гайеквара) йога Дайянанда, она позволила К. К. М. и всем тем, кто присутствовал, находиться под впечатлением, что Харричанд является тем лицом, которое произвело феномен, а затем она в течение двух недель трещала о великих силах Свами и добродетелях Харичанда – его пророка. Как страшно она была наказана, каждый в Бомбее (так же, как и вы сами) хорошо знаете. Сперва 'ученик' превратился в предателя по отношению к своему учителю и его союзникам, потом он стал обычным вором. Затем 'великий йог', Лютер Индии' принес ее и Х. С. О. в жертву своему неутолимому честолюбию. Весьма естественно, что в то время, как предательство Харричанда, как бы ни казалось возмутительно оно для К К. М. и других теософов – оставило ее не задетой, ибо Свами сам, будучи ограбленным, взялся защищать 'Основателей', предательство 'Верховного Главы Теософов Ария Самадж' не было рассмотрено в надлежащем свете; вышло, что не он повел фальшивую игру, но вся вина легла на эту несчастную и слишком преданную женщину, которая, превозносив его до небес, была вынуждена в целях защиты обличать его злые умыслы и истинные мотивы в 'Теософе'.

Такая правдивая история и факты относительно ее 'обмана' или, в лучшем случае, 'нечестного усердия'. Нет сомнения, что она заслужила часть этих упреков; невозможно отрицать, что она увлекается преувеличениями вообще, и когда дело доходит до 'раздувания' тех, кому она предана, ее энтузиазм не знает границ. Таким образом она из М. сделала Аполлона Бельведерского, ее пламенное описание его физической красоты заставило его не раз вскакивать в гневе и сломать свою озоновую трубку, бранясь подобно истинному христианину; также под ее красноречивой фразеологией я сам имел удовольствие услышать, как меня превратили в 'ангела чистоты и света', только без крыльев. Иногда мы не можем не рассердиться на нее, но чаще смеемся. Все же те чувства, которые находятся в основе всех этих смешных излияний, слишком горячи, слишком искренни и правдивы, чтобы их не уважать или даже обращаться с ними равнодушно. Я не думаю, чтобы я когда-нибудь был глубоко тронут чем-либо, чему я был свидетелем в своей жизни, как я был тронут восторженной радостью этого бедного старого создания, когда мы недавно встретились оба в своих физических телах с нею, один – после трех лет, другой – почти после двух лет отсутствия и телесного расставания. Даже флегматичный М. был выведен из равновесия таким проявлением, в котором он являлся главным героем. Ему пришлось употреблять свою силу и погрузить ее в глубокий сон, иначе у нее лопнули бы некоторые кровеносные сосуды, включая почки, печень и ее 'внутренности', как говорит наш друг Оксли, в ее лихорадочных попытках расплющить свой нос о его плащ для верховой езды, запачканный Сиккимской грязью! Мы оба смеялись, и все же, разве мы могли остаться нетронутыми? Разумеется, она совершенно не годна в качестве настоящего, истинного Адепта: ее натура склонна к слишком страстной привязанности, а мы не имеем права поддаваться личным привязанностям и чувствам. Вы не можете знать ее так, как мы. Поэтому никто из вас никогда не будет в состоянии судить ее беспристрастно и правильно. Вы видите поверхность вещей. И то, что вы называете 'добродетелью', придерживаясь очевидности, то мы будем судить лишь после того как измерим объект до его наибольших глубин, и вообще, представляем очевидностям самим заботиться о себе. В вашем мнении Е. П. Б. в лучшем случае для тех, кто любит ее ради ее самой, необычная, странная женщина, психологическая загадка – импульсивная и добросердечная, но все же не свободная от порока неправды. Мы, с другой стороны, под одеянием эксцентричности и дурости находим в ее внутреннем 'Я' более глубокую мудрость, чем вы когда- либо будете в состоянии постичь. В поверхностных деталях ее простой труженической обычной повседневной жизни и дел вы различаете только непрактичность, женские импульсы, часто – абсурдность и дурость. Мы, наоборот, наталкиваемся ежедневно на черты ее внутренней натуры, в высшей степени тонкие и изысканные, которые стоили бы непосвященному психологу годов постоянного напряженного наблюдения и многих часов тщательного анализа и усилий, чтобы составить мнение о глубинах наиболее тонкой из тайн – человеческого сознания и одной из наиболее сложных машин – ума Е. П. Б., и таким образом познать ее истинное внутреннее 'Я'.

Все это вы вольны рассказать К. К. М. Я внимательно его наблюдал и чувствую достаточно уверенности, что то, что вы скажете ему, будет иметь гораздо больше влияния на него, чем дюжина К. Х. могла бы рассказать ему лично. 'Император' стоит между нами двумя и будет, боюсь, стоять так навсегда. Его верность и вера в утверждения живого друга европейца никогда не может быть поколеблена обратными утверждениями азиатов, которые для него, если не только плод воображения, являются ничем не брезгующими 'сообщниками'. Но мне хочется, если возможно, показать вам его великую несправедливость и обиду, нанесенную им невинной женщине, во всяком случае, сравнительно невинной. Каким бы помешанным энтузиастом она ни была бы, даю вам честное слово, что она никогда не была обманщицей. Также она никогда не произносила преднамеренной неправды, хотя ее положение часто становилось нелепым, так как ей приходилось скрывать многое согласно данным ею торжественным обетам. Теперь я покончил с этим вопросом. Я теперь собираюсь, добрый друг, подойти к предмету, который, как я знаю, очень противен вашему уму, так как вы повторно говорили и писали об этом. И все же, чтобы дать вам ясное понятие о некоторых вещах, я вынужден об этом говорить. Вы часто задавали вопрос: 'почему Братья отказываются обратить свое внимание на таких достойных и искренних теософов, как К. К. М. и Худ, или такой драгоценный субъект, как С. Мозес?' Я теперь отвечу вам очень ясно, что мы так поступали с самого начала, как только перечисленные джентльмены вошли в контакт с Е. П. Б. Все они были проверены и испытаны различными способами, и никто из них на высоте желаемого положения. М. обратил особое внимание на К. К. М. по причинам, которые я сейчас объясню, и с результатами, которые в настоящее время вам известны. Вы можете сказать, что такой тайный способ испытания людей нечестен, что мы должны предупредить их и т. д. Все, что я могу сказать вам, это что так может быть с вашей европейской точки зрения, но, что будучи азиатами, мы не можем отступить от своих правил. Характер человека, его истинная внутренняя натура никогда не может быть основательно выяснена, если человек знает, что за ним наблюдают, или он стремится к цели. Кроме того, полковник О. никогда не делал секрета из этого нашего приема, и все