физическое отвращение. Однако, несмотря на мои симпатии к 'белым', я не мог верить в их успех. Большевики не колеблясь обещали такие вещи, которые ни они, ни кто-либо другой не мог выполнить. В этом была их главная сила, в этом никто не мог с ними состязаться. К тому же их поддерживала Германия, которая видела в них шанс для будущего реванша. Добровольческая армия, освободившая нас от большевиков, могла с ними сражаться и побеждать. Но она не способна была правильно организовать ход жизни в освобожденных провинциях. Её вожди не имели для этого ни программы, ни знаний, ни опыта. Конечно, нельзя было от них этого и требовать, но факты остаются фактами. Положение оставалось весьма неустойчивым, и волна, которая в то время катилась к Москве, в любой день могла покатиться обратно.
Необходимо было уезжать за границу. В качестве конечной своей цели я наметил Лондон. Во-первых, потому что мне казалось, что среди англичан я встречу больше понимания и интереса к тем новым идеям, которыми я теперь обладал, нежели в другом месте. Во-вторых, я побывал в Лондоне по пути в Индию ещё до войны, а возвращаясь, когда война уже началась, я решил поехать туда, чтобы написать и издать там начатую в 1911 году книгу 'Мудрость богов'. Впоследствии эта книга появилась под названием 'Новая модель вселенной'. В России книгу, в которой я касался вопросов религии и, в частности, методов изучения Нового Завета, издать было невозможно.
Итак, я решил отправиться в Лондон и организовать там, лекции и группы, подобные петербургским. Но всё это случилось только через три с половиной года.
В начале июня 1919 годы я уехал из Ессентуков. Мне это наконец удалось, к этому времени там всё успокоилось, и жизнь понемногу приходила в порядок; но я этому спокойствию не доверял. Пора было ехать за границу. Сначала я отправился в Ростов, затем в Екатеринодар и Новороссийск, оттуда вернулся в Екатеринодар, бывший тогда столицей России. Там я встретил несколько человек из нашей компании, которые уехали из Ессентуков раньше меня, а также несколько друзей и знакомых из Петербурга.
В моей памяти сохранилась одна из первых моих бесед. Мы говорили о системе Гурджиева, о работе над собой, и петербургский друг спросил меня, могу ли я указать какие-либо практические результаты этой работы.
Припомнив всё, что я пережил в течение предыдущего года, особенно после отъезда Гурджиева, я сказал, что приобрёл некую
— Это не самоуверенность в обычном смысле, – сказал я, – совсем наоборот: уверенность в незначительности 'я', которое мы обычно знаем. Но я, тем не менее, уверен, что если со мной произойдёт что-нибудь ужасное, вроде того, что случалось со многими друзьями в прошлом году, это событие встречу не я, не обычное моё 'я', а другое 'я' внутри меня, которому такая обстановка окажется по плечу. Два года назад Гурджиев спросил меня, чувствую ли я в себе новое 'я', и мне пришлось ответить, что я не ощущаю какой-либо перемены. Теперь я ответил бы иначе. Я могу рассказать, как происходит эта перемена. Она возникает не сразу, я хочу сказать, что перемена охватывает не все моменты жизни. Обыденная жизнь идёт своим чередом: как обычно, живут все эти заурядные, глупые 'я', за исключением совсем немногих. Но если бы произошло что-то большое, требующее напряжения каждого нерва, я знаю, что вперёд выступило бы не обычное малое 'я', которое сейчас разговаривает и которое можно напугать, а другое, большое 'Я', которое ничто не испугает и которое справится со всем. что бы ни случилось. Я не в состоянии дать лучшего описания; но для меня это факт – и факт, определенно связанный с работой. Вы знаете мою жизнь и знаете, что я не боюсь многого во внешней и внутренней сфере, чего боятся другие люди. Но тут совсем иное чувство, иной вкус. Я убеждён, что новая уверенность – не просто следствие богатого жизненного опыта; это следствие работы над собой, которую я начал четыре года назад.
В ту зиму в Екатеринодаре, а затем в Ростове я собрал небольшую группу и по составленному мной (за год до того) плану читал её членам лекции, объясняя систему Гурджиева, а также те стороны обыденной жизни, которые ведут к ней.
Летом и осенью 1919 года я получил в Екатеринодаре и Новороссийске два письма от Гурджиева. Он писал, что открыл в Тифлисе 'Институт гармоничного развития человека' с очень широкой программой. Он приложил проспект этого 'Института', заставивший меня изрядно призадуматься. Проспект начинался так:
'С разрешения министра народного образования в Тифлисе открывается институт гармоничного развития человека, основанный на системе Г.И. Гурджиева. Институт принимает детей и взрослых обоих полов. Занятия будут проводиться утром и вечером. Предметы изучения: гимнастика всех видов (ритмическая, медицинская и пр.), упражнения для развития воли, памяти, внимания, слуха, мышления, эмоций, инстинктов и т.п'.
К этому добавлялось, что система Гурджиева 'уже применяется в целом ряде больших городов, таких как Бомбей, Александрия, Кабул, Нью-Йорк, Чикаго, Осло, Стокгольм, Москва, Ессентуки, и во всех отделениях и пансионах истинных международных и трудовых содружеств'.
В конце проспекта в списке 'специалистов-преподавателей' Института гармоничного развития человека я нашёл своё имя, равно как и имена 'инженера-механика' П. и ещё одного члена нашей компании, который в то время жил в Новороссийске и в Тифлис ехать не собирался.
В своём письме Гурджиев писал, что он готовит к постановке свой балет 'Борьба магов'; ни словом не упоминая о прошлых трудностях, он приглашал меня приехать в Тифлис и работать с ним. Для него это было очень характерно. Но по некоторым причинам я не смог туда поехать. Во-первых, были трудности с деньгами; во-вторых, сохранились сложности, возникшие в Ессентуках. Моё решение покинуть Гурджиева обошлось мне очень дорого, и просто так отказаться от него было невозможно, тем более что я видел все мотивы Гурджиева. Вынужден признаться, что особого восторга от программы Института гармоничного развития человека я не испытал. Я, разумеется, понимал, что Гурджиеву приходится придавать своей работе какую-то внешнюю форму, учитывая окружающие обстоятельства, как он это сделал в Ессентуках: я понимал, что эта внешняя форма представляет собой карикатуру. Но я понял и то. что за этой внешней формой стоит точно то же, что и раньше, и это измениться не может. Я сомневался в своей способности приспособиться к этой внешней форме. Тем не менее, я был уверен, что вскоре опять встречусь с Гурджиевым.
П. приехал из Майкопа в Екатеринодар, и мы много говорили о системе и о Гурджиеве. П. пребывал в довольно скверном душевном состоянии: но мне показалось, что моя идея о необходимости различать между системой и самим Гурджиевым помогла ему лучше понять положение вещей.
Мои группы стали интересовать меня всё больше и больше. Я увидел, что есть возможность продолжать работу. Идеи системы встречали отклик и, очевидно, отвечали нуждам людей, желавших понять происходящее внутри и вокруг них. Тем временем заканчивался краткий эпилог русской истории, который так сильно напугал наших друзей и 'союзников'. Перед нами была совершенная темнота. Осенью и в начале зимы я находился в Ростове. Там я встретил двух-трёх человек из нашей петербургской компании, а также приехавшего из Киева З. Подобно П., З. был отрицательно настроен по отношению ко всей работе. Мы поселились в одной квартире: случилось так, что беседы со мной заставили З. многое пересмотреть и убедиться в том, что его первоначальные оценки были правильными. Он решил пробираться в Тифлис, к Гурджиеву; однако этому не суждено было сбыться. Мы уехали из Ростова почти одновременно; З. выехал через день-другой после меня. Но в Новороссийск он прибыл уже больным и в первых числах января 1920 года умер там от оспы.
Вскоре после этого мне пришлось уехать в Константинополь.
В то время Константинополь был полон русских. Я встретил знакомых из Петербурга и с их помощью стал читать лекции в конторе 'Русского Маяка'. Собралась довольно большая аудитория, главным образом, из молодых людей. Я продолжал развивать идеи, выдвинутые в Ростове и Екатеринодаре. в которых связывал общие положения психологии и философии с идеями эзотеризма.
Писем от Гурджиева я больше не получал; но был уверен, что он скоро приедет в Константинополь. И в самом деле, он приехал в июне с довольно большой компанией.
В прежней России, даже на её далёких окраинах, работа стала невозможной; мы постепенно приближались к тому периоду, который я предвидел ещё в Петербурге, т.е. к работе в Европе.
