— Я с давних пор сижу за рулем. Первой моей машиной была «Победа». Та, о которой Сталин когда- то сказал, что это еще не победа! (Смеется.)

— Чем вы занимаетесь в свободное время?

— А его у меня нет. Я все время что-то читаю, пишу, в огороде работаю. А сейчас в музей постоянно приглашают, который открыли недавно в Ижевске. Продолжаю работать на заводе. В 8 часов утра выезжаю на работу, в 16 часов заканчиваю.

— Это очень странно, что вы изобрели автомат Калашникова. Почему, предположим, не автомат Сталина, не «За Родину!»?

— Так было принято в нашей стране. Оружие называлось именами конструкторов. Известны модели Симонова, Шпагина, Дегтярева, Судаева.

— Когда вы сконструировали свой автомат, вы тогда были очень молодой?

— Ну, как молодой, я и теперь не старый… Я всю жизнь совершенствую свое оружие. Совершенствованию нет предела. Мой автомат — это оружие мира и дружбы. Вот в Париже я посещал выставку «МИЛИПОЛ-2005». Мы зашли на стенд Ассоциации стрелкового оружия Бельгии. Там испытывали симуляторы различных образцов стрелкового оружия. Симулятор автомата Калашникова там тоже был.

— Вам предложили пострелять?..

(Это была интерактивная стрельба. Сеанс вел француз Роберт Тома. Он водрузил на лицо Калашникова специальные очки, дал в руки автомат. Михаил Тимофеевич прекрасно отстрелял по мишени. Затем ему предложили стрелять по живому человеку в бронежилете. Но Михаил Тимофеевич отказался. Сказал, что по людям не целится, что это его принцип. — А. У.)

— В мире так много копий вашего АК. И все они называются «Калашников»…

— Это правда. Есть много стран, производящих АК уже по просроченным лицензиям. Это Китай, Болгария, Венгрия… Советский Союз передавал этим странам документацию на производство АК. Патенты оформлять нельзя было. А теперь и счет предъявить сложно. Вот по выставке хожу — смотрю, мой ведь образец, а клейма чужие. Китайские образцы АК сегодня видели.

Что поделать, я дитя того времени, когда нельзя было патентовать. Поэтому ни конструктор, ни завод, ни в целом Россия от этого ничего не получают…

— Я — модистка, я сделаю вам красивую шляпу. Какой у вас размер головы?

— Пятьдесят седьмой. Но я в шляпе не хожу.

— Что вы читаете?

— Очень много читаю периодической литературы, газеты, журналы… Отвечаю на письма. Мне пишут со всего земного шара…

В Париже Калашников стал участником нескольких культурно-просветительских акций. Первая была связана с посещением усыпальницы русской художницы и поэтессы Марии Башкирцевой, 145 лет со дня рождения которой исполнялось 24 ноября 2005 года. Захоронена она на знаменитом парижском кладбище Пасси, которое находится в одном из самых аристократических округов французской столицы, на крутом берегу Сены, напротив Эйфелевой башни. Здесь покоятся члены семьи Романовых, потомки Талейрана, представители княжеского рода Гримальди. Здесь могилы Мане, Дебюсси, Фернанделя.

С творчеством Башкирцевой Михаил Тимофеевич познакомился только недавно, посещая по приглашению помощника генерального директора ФГУП «Рособоронэкспорт» Н. Н. Швеца Полтавщину. Там он узнал от Татьяны Швец, в прошлом сотрудницы Диканьского историко-краеведческого музея и супруги его товарища по «Рособоронэкспорту», что Мария Башкирцева большую часть своей недолгой жизни провела во Франции — жила в Ницце и Париже. Родилась она в маленьком селе Гавронцы недалеко от воспетой Гоголем Диканьки. Умерла от болезни в полном расцвете, в возрасте всего 24 лет. Известность молодой художнице принесли не только ее стихи и картины, но и дневник, опубликованный посмертно.

Вместе с правнучатым племянником Марии, жителем Парижа Филиппом Карет, Калашников поучаствовал в церемонии возложения цветов к могиле Башкирцевой. Семья Швец специально к юбилею доставила вазу с землей из родового поместья.

Запоминающейся была встреча в Париже с известным французским коллекционером искусства русской эмиграции, профессором филологии Ренэ Герра. Он — автор сборника эссе, статей и воспоминаний «Они унесли с собой Россию». Обсуждались вопросы сбережения культурного наследия русской эмиграции за рубежом, а также возможного участия «Рособоронэкспорта» в создании на базе коллекции Ренэ Герра в Париже Музея русской культуры или Центра по изучению наследия русской культуры зарубежья.

«Это была бы высшая форма служения России», — подчеркнул в ходе беседы Герра.

Калашникову эта идея пришлась по душе. Он слышал, что пистолеты, которыми убили Пушкина, хранятся в маленьком частном музее во Франции. Дантес их вывез. Кто бы ни старался вернуть их в Россию, ничего не получилось. Даже Путин обращался с подобной просьбой к Миттерану. Конечно, Франции тяжело расставаться с такими реликвиями. А вот если не вывозить, а разместить их в Музее русской культуры зарубежья в Париже, вероятно, препятствий было бы меньше. Со стороны родственников Дантеса возражений точно не будет — говорят, что его род уже прекратил свое существование. Так это или нет — дело специалистов. Ну а идея очень хорошая, — сделал комплимент в адрес Герра Калашников.

В двух частных домах Герра в Париже расположился богатейший, не имеющий себе равных в мире целый музей русской эмиграции. В нем примерно пять тысяч живописных работ, около 40 тысяч томов книг, из которых треть — с автографами авторов, посвящениями, заметками, а также 20 тысяч единиц хранения архивных документов, не опубликованных до сих пор рукописных материалов. Впечатляют представленные в музее имена: Бунин, Зайцев, Шмелев, Ремизов, Набоков, Бальмонт, Пастернак, Цветаева, Одоевцева, Иванов, Адамович, Анненков, Чехонин, Добужинский, Малявин, Коровин, Серов, Сомов, Бенуа, Шаршун, Серебрякова, Гончарова, Ларионов… В частной коллекции Герра хранятся неопубликованная любовная переписка Набокова, огромный архив Бунина с его интимными письмами, много неизвестных писем Бальмонта.

После 1991 года в доме Герра побывали более тысячи представителей российской интеллигенции — художники, поэты, писатели, музейные работники. Был здесь с визитом Дмитрий Сергеевич Лихачев. В музее есть уникальная коллекция первой русской иллюстрированной открытки, коллекция дореволюционных бутылок, в основном пивных, и дореволюционных аптечных пузырьков с рецептами, а также коллекция русских поддужных колокольчиков. Всему этому не переставал удивляться и восхищаться русский оружейный конструктор Калашников, человек, не понаслышке знающий, что такое настоящее искусство.

Водителем автомобиля, на котором перемещался по Парижу великий конструктор, был некто Курлов — потомок царского генерала П. Г. Курлова. Более тридцати лет его знаменитый родственник служил трем российским императорам, о чем рассказал в красках в своей книге «Гибель Императорской России» (издана на русском языке в Берлине).

Париж настолько покорил Калашникова своей культурной атмосферой, что в Михаиле Тимофеевиче пробудился дремавший дух поэта, театрала и веселого рассказчика. Первая вечерняя прогулка в Париже была пешей. Калашников не спеша рассматривал центр города, особое внимание уделив зданию Гранд- опера. Здесь пробивались ростки неувядающего творчества Бетховена, Моцарта, Россини…

А в последний перед отъездом вечер Михаил Тимофеевич вместе с делегацией прощался с Парижем. На прогулочном катере, плывшем по вечерней Сене, звучала русская народная музыка, изредка прерывавшаяся здравицами и тостами. Калашников держался хотя и непринужденно, но довольно скромно, спокойно наблюдая, как отдыхают люди, прислушивался к аккордам баяна и сбивчивой застольной беседе. И когда вечер уже подходил к концу, он попросил слова. Это было не просто выступление, каких бывает множество в подобных ситуациях. Это был настоящий моноспектакль: берущее за живое художественное слово, декламация стихов Беранже, исполнение украинских народных частушек… Российская делегация и парижские друзья в течение получаса находились под обаянием этого необыкновенного человека, были покорены его искрометным юмором, поэтическим и художественным даром.

Наконец катер причалил к берегу. Спустившись по трапу к машине, Калашников радостно протянул руку своему водителю и со свойственным только ему мальчишеским задором произнес:

— Ну что, навели мы здесь шороха?

— Навели, навели, Михаил Тимофеевич, — послышалось в ответ.

Куда бы судьба ни забрасывала Калашникова, из какой бы дальней поездки он ни возвращался, его с