Джорджо де Кирико стал создавать сложные комбинации абсурдно соединенных изобразительных элементов. Бретон решительно берет курс на сюрреализм, противопоставляя анархизму Тцара концепции фрейдизма и символистскую идею непостижимости мира. В 1924 г. Бретон публикует «Манифест сюрреализма».
Другим путем пошел дадаизм в Германии. Он отличался политической тенденциозностью и ярко выраженным антимилитаризмом. Первым из цюрихской группы в Берлин приезжает Гюльзенбек. Весной 1917 г. он основывает «Клуб Дада», публикует эссе «Новый человек» в новом печатном органе «Нойеюгенд», становится наставником вновь обращенных Георга Гросса и Рауля Хаусмана. Берлинский политизированный дада развивался на фоне борьбы пролетариата. Вся немецкая интеллигенция в то время «краснела» и «розовела». Усиленная дадаистская пропаганда ведется в Праге, Карлсбаде и Лейпциге. Участвующие в акции «Дадаисты против Веймара» художники рассматривали свое движение как «немецкий большевизм». Такое «полевение» дада особо ощутимо по сравнению с Цюрихом.
1919—1923-е гг.— наивысший подъем немецкого политического дадаизма. Выпускается «Дада- альманах», организуется интернациональная выставка, на которой экспонируется 167 произведений. Под «Дадаистским манифестом 1918 года», сочиненным Гюльзенбеком, подписалось 20 человек. В нем говорилось: «Дада — это клуб, основанный в Берлине, в который можно вступить, не беря на себя никаких обязательств. Здесь каждый — председатель и каждый может сказать свое слово... Дада — способ мышления. Быть дадаистом — значит давать вещам овладеть собой. Говорить «да» — значит говорить «нет». За дадаизм в литературе и живописи, за дадаистские события в мире. Быть против манифеста — значит быть дадаистом!» В следующем году Гюльзенбек в соавторстве с Хаусманом и Голишеффом пишет второй манифест, сугубо политический. Авторы указывают цели дада: «Объединение творческих людей на основе радикального коммунизма. Введение коммунистического питания для всех, также создание городов и парков, освещенных электричеством, что создает свободного человека. Исполнение дадаистических догматов. Введение в качестве коммунистической государственной молитвы общего для всех симультанного стихотворения, создание дадаистической комиссии по переустройству жизни, немедленное проведение дадаистической пропаганды для просвещенного пролетариата, контроль за законами Центрального дадаистического совета мировой революции, урегулирование всех сексуальных отношений в интернационально-дадаистскрм смысле и создание Дадаистического управления по,, вопросам пола». Наконец, берлинский дадаист И. Баадер провозгласил с кафедры столичного собора, что дада является единственным спасителем мира. В 1920 г. в Берлине состоялась дадаистическая ярмарка «Дада борется на стороне пролетариата». Крайне левые позиции занимали О. Дике и Г. Гросс. Гросс декламировал: «Дада превыше всего!»
Другими центрами дада в Германии стали Кёльн и Ганновер. С кёльнской группой был связан Макс Эрнст. Наиболее интересное ответвление было в Ганновере. Курт Швиттерс изобретает собственное течение — «мерцизм» (оно возникло как вырезка из слова «коммерция» для коллажа). Это движение аполитично и стремится к совокупности всех средств воздействия на органы восприятия зрителя. Некоторое время с немецкими дадаистами активную связь поддерживал Тцара.
Хотя дадаизм организационно сложился в 1916 г., а истоки его прослеживаются и раньше, стоит отметить, что между собой основные участники дада перезнакомились около 1913—1914 гг., и стиль их формировался на «излете» кубизма, футуризма и экспрессионизма. Более того, многие из них «переболели» в той или иной степени этими «измами», а некоторые элементы их были творчески восприняты и переработаны. Творчество Аполлинера, Маринетти, Шагала, Пикассо и Кандинского ими воспринималось уважительно. Тем не менее дадаистам пришлось и полемизировать со своей юностью, чтобы яснее определить собственные позиции. Пожалуй, наибольшим нападкам с их стороны подвергался кубизм, причем не Пикассо, а его последующие интерпретаторы. Особенно выделялся Глез, написавший книгу «О кубизме». Бретон отвергает теоретизирование, называет художника «тыквой, растущей на навозе буржуазии». О том же говорит и Тцара: «Мы не признаем никаких теорий. Довольно всяких академий, кубизма и футуризма». Не случайно также, что Тцара в Цюрихе в 1917 г. читал лекции о кубизме, о старом и новом искусстве. Заштампованный кубизм, ставший модным и как бы всем понятным, им претит. Они могут воспринять его, превратив лишь «эстрадный танец» в стилистический «зигзаг». Футуризм — «новое издание импрессионистической реализации, что в нем ценно, как только шумовая музыка». Особенно доставалось экспрессионизму, который во времена дадаизма оставался мощным художественным движением. Экспрессионизм обвинялся в «сентиментальном отношении к эпохе». Даже абстрактное искусство, которое только-только получало распространение и которое они поддерживали, выставляя произведения Кандинского, критиковалось «за отрыв» от жизни, за излишнюю автономность. И тем не менее понятно, что без кубизма, футуризма, экспрессионизма и Кандинского не было бы дадаизма в том виде, в каком он стал складываться. Кубистическое формотворчество, внедрение нехудожественных материалов, стремление картину и скульптуру превратить в объект казались важными. Футуризм интересовал агрессивностью, коллективными действиями, манифестами, попытками войти в разные виды искусства. Экспрессионизм давал пример активной формы, способ «заражения» зрителя чувствами. Наконец, абстрактное искусство — вершина борьбы с натуралистической имитацией, которая у дадаистов ассоциировалась с буржуазной моралью. Дух полемики сопровождал все выступления дадаистов. В начале 20-х гг. он один на один боролся с неоклассицизмом и конструктивизмом.
Самое же главное в новом движении — это «дадаизм самого дада», его излюбленные приемы, техника, иконографические мотивы. Дадаизм полемизировал не только с современным ему искусством, стремясь стать не искусством, он опровергал всю предшествующую художественную традицию. Гюльзенбек полагал, что «старое искусство — моральный предохранительный клапан» и как таковое должно быть ликвидировано. Дадаизм мечтал вытеснить искусство из сферы культуры и занять его место.
Поэтому призывы «сжечь Лувр» ему были близки не менее, чем футуризму. Дюшан в 1919 г. выставляет репродукцию «Моны Лизы» с пририсованными усами. Подпись к ней «L. Н. О. О. G.» может расшифровываться крайне неприлично. Дюшан намекает не только на сексуальную амбивалентность образа Леонардо да Винчи, о чем подозревали давно, он покушается на художественную традицию, так как картина эта еще с XIX в. воспринималась как символ самого искусства. Пикабия в ревю «Каннибал» в 1920 г. помещает изображение чучела обезьяны, вокруг которого помещены имена великих живописцев: Рембрандта, Ренуара и Сезанна. Пикабия выражает этим актом мысль о том, что эти художники слишком рабски воспринимают натуру, подражая обезьяне, слепо копирующей людей. И. Баадер в том же году сделал монтаж мужского портрета с воспроизведением торса Венеры Милосской. Дадаист понимает, что прошлое существует, и не старается его «не замечать». Ему важна оппозиция «наследие — современность», жестко сформулированная и ведущая к разрыву с традициями. Имело место полное и сознательное отрицание прошлого, желание делать все заново. Вытесняя «чужое», дадаизм не игнорировал прошлое, а издевался над ним, изменяя знакомые образы, добавляя «свое», чем выносил «чужому» определенный приговор: старое и новое несовместимы. Тцара подчеркивал: «Контраст связывает нас с прошлым». Так что дада хотел сотворить нечто небывалое.
Дадаизм не позволяет ставить вопрос о том, кто полнее выразил дух и стиль этого движения: Дюшан или Арп, Эрнст или Швиттерс. Стиля, как и искусства, тут вообще нет, отсутствует и приоритет отдельного приема. Все зависит от активности самой творческой индивидуальности, энергии ее поисков, изобретения новых примеров. В этом смысле все четыре имени важны. Наконец, отметим, что в дадаизме не имелось точного поля деятельности: живописи, скульптуры, фотографии и т.п., точнее, работы красками, объемами, механически созданными изображениями и т.п. В нем можно только приблизительно и относительно классифицировать результаты деятельности отдельных мастеров по видам и жанрам: все это скорее некие объекты или определенным образом поданная информация. Кроме того, для дадаистов характерно стремление выразить свои идеи в разных формах, им присуща универсальность деятельности. К примеру, кроме Арпа и Балля, можно вспомнить Швиттерса — мастера объектов и поэта, Рибмон-Дессеня — поэта, живописца и музыканта.
От футуризма до сюрреализма большую роль в складывании авангарда играли поэты. Их голоса мощно звучат и в дадаизме. Услышав их ритмы и постигнув их образы, можно многое почувствовать в самом дада. Балль в «Манифесте к первому вечеру дадаистов в Цюрихе» уверяет: «Все дело в связях, в том, чтобы их вначале слегка нарушить. Я не хочу слов, которые изобретены другими. Все слова изобретены другими. Я хочу совершать, собственные безумные поступки, хочу иметь для этого соответствующие гласные
