Тем временем поведение Павлюка становилось все более странным. В общий кубрик он приходил только есть и выполнять порученную ему работу. Он опаздывал на занятия политкружка и был невнимателен на лекциях по математике. Сделался мрачным и сосредоточенным. Казалось, его подменили. Исчез веселый кочегар, который любил поговорить, всем интересовался, вмешивался во всякое дело и часто был инициатором разных затей.

Правда, иногда он еще вбегал в кают-компанию с веселым блеском в глазах и даже шутил, но это случалось редко. И даже в этих случаях тень какой-то заботы не совсем покидала его лицо. Степа удивлялся тому, как изменился его ближайший товарищ, говорил об этом с Зориным.

Машинист, знавший о неопределенных подозрениях, падавших на Павлюка, ничего не сказал юнге, только успокоил его несколькими общими фразами. Степа же увлекся новым знакомым и все свободное время проводил с Эриком Олаунсеном, узнавая у него норвежские слова и уча его русскому языку.

За последнее время Павлюк изменился и внешне. Он исхудал, побледнел. Правда, так выглядел не только Павлюк. Котовай и Ковягин тоже чувствовали себя не очень хорошо. Вынужденная полярная зимовка давала о себе знать людям со слабым здоровьем. Но приходилось удивляться, что Павлюк, которого считали самым крепким на пароходе, поддался влиянию тяжелых обстоятельств, в то время как Кар, Лейте и Шелемеха даже поправились.

Кар молча наблюдал за кочегаром. Он всегда ценил Павлюка. Но теперь, анализируя свои подозрения, штурман все более склонялся к мысли, что тот что-то скрывает. Штурман ничего не спрашивал у кочегара. Кар ждал, пока Павлюк расскажет все сам. Ему казалось, что эта история должна закончиться откровенным признанием. Штурман молча ждал продолжения таинственных событий, в то же время следя за Павлюком. Боялся он только одного: не повлияла ли на психику кочегара полярная ночь. Еще матросом Кар плавал на пароходе, который однажды был вынужден зазимовать во льдах Чукотского моря. На его глазах два матроса в полярную ночь сошли с ума. Но условия той зимовки были несравненно более тяжелыми, чем сейчас на «Лахтаке». Притом, когда взошло солнце, матросы выздоровели. И теперь капитан возлагал надежды на солнце.

Лейте совершенно не разделял мнения Кара о Павлюке. Старый моряк уверил себя, что Павлюк виновник пожара и что он и теперь занимается какими-то таинственными, как выражался Лейте, «фокус- покусами». Если бы Кар послушался Лейте, Павлюк уже сидел бы под замком.

Лейте, фактический хозяин палубы, поскольку у назначенного боцманом Вершомета было очень мало опыта, много времени проводил на воздухе. Он самым тщательным образом следил за Павлюком. Не раз в темноте подходил он к дверям радиорубки и прислушивался, но ничего не слышал.

Однажды в пятом часу утра Лейте вышел на палубу. Сквозь покрывавшие небо тучи кое-где проглядывали звезды. Лейте держал в руках топор. После нападения медведя на Степу моряки предпочитали выходить на палубу с оружием. Старый моряк считал, что для него вполне достаточно топора.

Посмотрев, что делает вахтенный матрос, Лейте прошел на корму. Когда он возвращался, ему показалось, будто из окна каюты радиста сквозь щель пробивается свет.

У боцмана зашевелилось неясное подозрение, но, не обращая на это внимание, он начал осматривать, все ли в порядке на корме. Но вот он услышал резкий металлический звук. Он сразу же выпрямился: откуда это? Но звук тут же пропал. «Нет, это не послышалось, — сказал себе моряк, — это безусловно из его каюты».

Лейте быстро двинулся к каюте радиста. Он взбежал по одному трапу, поднялся по другому. Под ногами скрипел снег. Стараясь идти как можно бесшумнее, Лейте подкрался к окну каюты. Окно было закрыто, и только через маленькую щель вверху пробивался свет. Это была очень маленькая щель. Через нее он не смог ничего разглядеть. Лейте приставил к окну ухо. Он услышал какой-то шорох. Стараясь подтянуться повыше, он поскользнулся и стукнулся головой о стенку каюты. Моряк поднялся и снова прислушался, но теперь уже абсолютно ничего не было слышно. Простояв так минуту, Лейте тихо двинулся вдоль стенки и, подойдя к дверям радиорубки, попытался их открыть, но они были заперты.

Тогда он постучал.

Никто не отвечал. Лейте рассердился и стал колотить изо всех сил. Внезапно с крыши рубки его осветил фонарь, и послышался голос Павлюка:

— Здорово, боцман! Чего стараешься? — И на палубу спрыгнул Павлюк с ружьем в руках.

— А зачем это ты на ключ запираешься? — сердито спросил старый моряк.

— А чтобы случайно медведь не залез, — ответил кочегар. — Я и то слушаю, что-то грохочет. Думал, зверь. Схватил ружье и через люк, который в потолке, наверх… Пожалуйста, — пригласил он Лейте, открывая дверь радиорубки.

— Благодарю. Я только хотел сказать, что в кубрике громкоговоритель не работает, — пробормотал Лейте и ушел.

Вслед ему послышался тихий смех кочегара.

Громкоговоритель не работал уже почти полмесяца.

По утрам Вершомет спускался на лед и ходил вокруг парохода, надеясь встретить зверя. В нескольких сотнях метров от «Лахтака» появилась полынья. Здесь охотник выжидал нерп.

— И медведям уже пора гулять, — говорил он, удивляясь отсутствию зверя.

Раза два встречались следы песцов. Хорошо бы снова начать охоту на эту арктическую лису. Ведь первая охота ничем не кончилась. Капканов так и не поставили. Встреча с норвежцами и всякие другие хлопоты заставили охотника забрать капканы на пароход.

На этот раз Вершомет сам отнес четыре капкана на то самое место, где когда-то нашел Эрика Олаунсена.

Следов песца он заметил там значительно меньше, чем раньше, но, по-видимому, зверь еще посещал эти места. Полынья между торосами покрылась крепким слоем гладкого льда.

Вершомет поставил капканы и решил в ближайшие дни испытать охотничье счастье на острове. На следующий день охотник пошел осматривать капканы. Его сопровождали Запара и Степа.

Низко над горизонтом светило солнце. Оно освещало ледяное поле, покрытое торосами и снеговыми сугробами, пароход и отвесные черные скалы, которые вырисовывались на фоне белого ландшафта острова Лунной Ночи.

По дороге говорили о льдах. Вершомет допускал, что сжатие может повториться, что ледяное поле, в которое вмерз «Лахтак», может прижать к берегу и раздавить корабль.

Запара же думал, что, во-первых, их защищают айсберги, стоящие на мелях, и, во-вторых, они прикрыты самим островом от приливной волны океана. Они подошли к первому капкану. На снегу возле него сидел пушистый зверек. Две железные дуги крепко держали его за лапу. Напуганное животное прижалось к капкану. Вершомет ловким ударом прикончил песца, освободил его из капкана и бросил в мешок. Затем снова зарядил капкан и двинулся дальше.

— Нужно ожидать богатой добычи, — предположил Запара.

— Кто его знает, — ответил охотник, которому не хотелось говорить об этом.

— У песца теплый мех, — сказал метеоролог юнге, — поэтому он так и ценится. Истребляют его сильно, но последнее время все более переходят к разведению на специальных фермах. Лучше всего разводить его на островах, возле которых море или совсем не замерзает, или замерзает на очень недолгое время. Оттуда они не убегают. В других же случаях приходится ставить ограду, вкапывая ее глубоко в землю. Песец — это страшный грызун! Хватает в зубы все, что попадется.

— Мясо их есть можно?

— Об этом нужно спросить у Вершомета. Я читал, что голландские моряки ели мясо песца, хотя оно казалось им очень жестким и невкусным. Кроме того, они били и белых медведей, но, считая медвежье мясо ядовитым, не ели его.

— Ну и чудаки были эти голландцы! — заявил Вершомет. — Разве можно есть такую гадость, —