– Нет, Кустарное поближе будет, – ответил Антип. – Только это ведь не наша деревня – Волковых…

– Тем лучше! Если мне отказываются помочь собственные мужики, может быть, хотя бы волковские согласятся это сделать…

Антип съежился, услышав упрек, но не произнес ни слова. Софи вышла. После царившего в избе полумрака яркий солнечный свет пригвоздил ее к месту. Вся усталость разом навалилась снова.

– Если пойдете в Кустарное, – сказал, приоткрыв дверь, Антип, – то короче будет свернуть на тропинку – там, слева, сразу как выйдете за околицу. Полчаса – и вы уже на месте… Господь вас храни, барыня, голубушка!.. До свиданья!..

– До свиданья, Антип! – выговорила она с трудом, потому что перехватило горло, и тронулась в путь, испытывая странное чувство: будто сотни людей, прячась за окнами, за изгородями, за поленницами, за навозными кучами, следят за ее позорным отступлением.

Полчаса спустя она, с пустой головой, дрожащими коленями, вконец обессилевшая, добрела до Кустарного и попросила первого попавшегося мужика отвезти ее на телеге в Славянку, к его господам.

Всю дорогу, несмотря на то что солнце палило нещадно, а телегу немилосердно трясло, несмотря на облака пыли и тучи назойливых мошек, она ничего не видела, ничего не чувствовала. Из головы не шли слова Антипа: «От того, что вы сюда приходите, худа больше, чем добра… Уходите… Христом Богом молю, уходите!..» Софи подумала: «Почему я так упорствую в своем желании остаться в этой стране? Ради того, чтобы защищать мужиков? Они меня больше знать не хотят! Хочу доказать, что Сережа – убийца? Я теперь и сама в этом не уверена. Я сражаюсь с тенями. Я понапрасну теряю время. И на самом деле чувствую себя здесь все более чужой…» А еще она подумала, что связь с Россией у нее прервалась давно, почти сразу после смерти Николая. Пока муж был жив, он помогал ей понять душу его родины; через него она узнавала эту непостижимую страну, где повсюду могла считать, что она у себя дома. Теперь же она с куда большим трудом переносила разочарования, которые доставляли ей жители этой огромной, быстро превратившейся в чужую страны. Она потеряла разом и мужа, и заступника, посредника между ней и русской действительностью.

К тому времени как Софи добралась до Славянки, Дарья Филипповна и Вася уже отобедали. Они пили кофе в тени больших лип, но, увидев, как нежданная гостья слезает с крестьянской телеги, разом вскочили и с встревоженными лицами бросились к ней.

– Боже мой!.. Софи! Госпожа Озарёва! Что с вами стряслось?.. Ваша коляска сломалась?..

– Нет-нет, – успокоила их Софи, пытаясь улыбнуться. – Просто я теперь предпочитаю путешествовать вот таким способом!

Она отряхнула от пыли платье, хозяева подвели ее, отупевшую от усталости, к плетеному креслу, в которое Софи просто рухнула, и Дарья Филипповна предложила ей выпить чашку очень крепкого и очень сладкого кофе.

– Это вам быстро поможет. Ну, придите же в себя, голубка моя! – шептала она, склонившись над ней и жарко дыша. – Вы так бледны! Но какая же радость видеть вас у себя! Столько времени, целых несколько месяцев не было никаких вестей, мы уж думали, вы больше не хотите с нами знаться!

– Матушка трижды писала к вам, – пояснил Вася. – И мой посыльный носил ее письма в Каштановку.

– Мне ни одного не отдали, – ответила Софи.

– Как?.. Да как же такое возможно?.. Неужели ваш племянник посмел…

– Вас это удивляет?

Наступило молчание, полное бессильной ярости. Видно было, что Вася места себе не находит.

– И вы ни разу даже не задумались о том, почему мы перестали подавать признаки жизни? – прошептала Дарья Филипповна.

– Я была очень больна, – сказала Софи.

– Господи! Что с вами было? Кто вас выхаживал?

После всех разочарований, какие ее постигли, дружеские расспросы Волковых тронули Софи до слез. Ей так хотелось выговориться, так необходимо было хоть кому-то довериться, что она рассказала все, начиная от последнего объяснения с Сережей и заканчивая визитом губернатора. Во время ее рассказа Дарья Филипповна дышала с трудом, прижимая руку к груди, глаза у нее увлажнились, губы мелко тряслись; толстое кроткое лицо сына, сидевшего рядом с ней, окаменело в неестественном для него свирепом выражении. Но когда Софи умолкла, он только вздохнул:

– Самое страшное, что мы ничего не можем поделать с этим чудовищем!

Софи удивленно взглянула на Васю. И это все, что он мог сказать, он, мятежный духом, он, читатель Сен-Симона и Ламенне? Его фраза прозвучала далеким эхом слов Антипа. Все, будь то невежественные мужики или либеральные помещики – все мирились с действительностью, чтобы не осложнять себе существования! Правда, Дарью Филипповну охватило сильное возбуждение, когда она слушала рассказ о губернаторской дочке:

– Слухи из Пскова, конечно, до меня доносились, будто там что-то такое есть, но я не хотела в это верить! Бедняжка так некрасива! А Сергей-то Владимирович в городе ведет себя совсем по- холостяцки!..

– Оставьте, матушка! Досужие сплетни! Что в них интересного! – проворчал Вася.

– Нет уж, я с тобой не согласна! – отозвалась Дарья Филипповна. – От того, что замыслил Сергей Владимирович, может измениться вся дальнейшая жизнь нашей милой подруги!..

Толстуха положила руку на колено Софи и ласково продолжала:

– Вам, наверное, очень хочется отдохнуть. Сейчас уложу вас в комнате моей старшей дочери, вы немного вздремнете, а вечером наш кучер отвезет вас в Каштановку.

Софи захотелось сказать «да»: задернутые занавески, мягкая постель, несколько часов забвения в тишине гостеприимного дома… Затем ее озарила мысль такая яркая, что все остальные планы перед ней померкли.

– Благодарю вас, дорогая моя, – проговорила она, – но я, к сожалению, не смогу остаться у вас. Мне надо немедленно ехать в Псков.

– В Псков? – вскричала Дарья Филипповна. – В таком состоянии – в город?

– Да. Это очень важно. Если бы ваш кучер мог меня туда отвезти…

– Я сам вас отвезу! – с жаром воскликнул Вася. – А оттуда, если захотите, отвезу домой!

Дарья Филипповна встревоженно поглядела на сына. Должно быть, опасалась, что он встретится с Сережей.

– Хорошо, – сказала Софи. – Согласна, но при условии, что вы оставите меня в каштановском парке.

Вася поклонился, испытывая явное облегчение: и страхи его рассеялись, и честь не пострадала. Дарья Филипповна благодарно улыбнулась Софи, сумевшей понять ее материнские чувства.

– Интересно, откуда это вы явились? – грубо спросил Сережа.

Услышав шаги Софи в прихожей, он вышел из кабинета и теперь стоял перед ней белый от ярости, со стиснутыми зубами, грозно выкатив глаза. Она мысленно похвалила себя: вот умница, настояла на том, чтобы Вася вместе с ней в дом не входил! Зачем было рисковать, провоцировать ненужное и нелепое столкновение между двумя мужчинами?

– Ну, так что? – поторопил ее Сережа. – Отвечайте! Откуда явились?

– Из Пскова, – ответила Софи.

Схватив со столика лампу, он поднял ее повыше, словно ему необходимо было для того, чтобы поверить словам Софи, увидеть лицо тетушки при ярком свете. В своем наглухо застегнутом черном сюртуке, с грозно сдвинутыми бровями, племянник сейчас ужасно походил на ревнивого мужа, каким его рисуют на карикатурах.

– Зачем вы ездили в Псков? – продолжил он допрос.

Софи была до того измучена, что едва слышала племянника.

– Зачем вы ездили в Псков? – еще громче выкрикнул Сережа.

Софи вздрогнула.

– Была у губернатора, – наконец ответила она.

– У губернатора? Это еще зачем? Ну, живо отвечайте – зачем к нему ходили?