из армии под разными предлогами и заменены неопытными рекрутами. Балы, спектакли и концерты, которые в Гатчине чередовались с парадами, не могли рассеять чувства беспокойства, которое тяготило офицеров и придворных, страдающих от извечных капризов своего хозяина. День ото дня Павел чувствовал, как вокруг него сгущалась атмосфера ненависти и страха. Однако он ничего не предпринимал, чтобы ее разрядить, так же как если бы речь шла о запахе, присущем его телу с рождения, но который он не ощущал и потому на него не реагировал. Его, стоявшего на краю пропасти, охватило головокружение, сравнимое, пожалуй, лишь с неудержимым влечением злого рока. И что бы он ни говорил, что бы он ни делал, он исподволь понимал, что работает на свою погибель. И вместо того чтобы найти способ обезоружить свою ненависть, он даже с патологическим удовольствием ее провоцировал. Обделенный любовью своей матери, он вопрошал себя: неужели он нелюбим и Россией? А может быть, все это запоздалая месть Екатерины? Что дальше: будет еще беспокойней? И лишь одно обстоятельство хоть как-то тешило его униженную гордость: в первый раз эта ненавистная бабушка, захватчица детей, будет лишена удовольствия забрать себе новорожденного, появившегося на свет у ее невестки и сына в начале 1798 года.
К несчастью, Мария Федоровна выходила эту позднюю беременность не так хорошо, как предыдущие. Для большей уверенности на роды вызвали акушера из Берлина. С первых схваток роженицы он выказывал обеспокоенность течением родов. После появления на свет 28 января 1798 года четвертого сына, Михаила, она еще некоторое время испытывала весьма мучительные боли. Послеродовые осложнения вызывали опасения. Собравшиеся на консилиум придворные лекари пришли к единодушному мнению, что Мария Федоровна рисковала своей жизнью во время последних родов, что впредь ей противопоказано зачатие и что в целях ее безопасности императрице рекомендуется воздержаться от выполнения своих супружеских обязанностей. Павел был весьма разочарован таким вердиктом, а царица, несмотря на свое целомудренное воспитание, восприняла это решение как Божье наказание. Единственный человек, который, заверяя императрицу в своей великой дружбе, скрыто радовался этому обстоятельству, была Екатерина Нелидова: ее соперница выходила из борьбы. Однако ловкий фактотум Кутайсов нашел им обеим замену. У него имелся на этот случай целый список. И во главе его стояла юная Анна Лопухина.
VIII. Подозрительность, непоследовательность и деспотизм
Главе государства необходимо, чтобы в своем авторитаризме он проявлял последовательность и твердость, что не давало бы советчикам возможности вмешиваться по всякому поводу во все его дела. Однако вспышки гнева и резкая перемена взглядов у Павла проявлялись так часто и так неоправданно, что это вынуждало его близких все более и более обсуждать его решения. Нередко в ходе рассмотрения общественных дел императрица и ее конфидентка Екатерина Нелидова, естественно, вызывались выступать в роли вдохновительниц государя. Обе они имели твердые монархические убеждения. Адом для обеих представлялась Республика, Франция ассоциировалась с полыхающим костром, а всемогущество королей или наследных императоров, как, например, в России, казалось раем. Это упрощенное видение отражало прежде всего то представление о монархической власти, которое царь воплощал в себе на протяжении последнего ряда лет. Конечно, недавние победы Бонапарта, как казалось Павлу, заслуживали того, чтобы проявить к ним пристальное внимание. И Павел, по существу, был не против пересмотреть свои суждения о нем. И то обоснованное и необоснованное преувеличение, которое допускали две близкие ему женщины в своей критике Парижа, начинало его немного раздражать. Силясь хулить Францию, они в то же время неизменно завершали свою критику тем, что воздавали ей свое восхищение. Во всяком случае, для того чтобы окончательно разобраться в своих мыслях, Павел предпочитал выслушать своего дорогого Кутайсова. Несмотря на не совсем ясное прошлое его слуги и брадобрея, этот человек казался ему обладающим здравым представлением как о политической жизни, так и о семейной жизни. Во время их многочисленных бесед за закрытыми дверями Кутайсов не упускал случая, чтобы ненароком не задеть этих двух советчиц, которым пока царь поверял свое сердце. Павел позволял ему высказывания, касающиеся личной жизни, в частности о том, что царю в его возрасте и положении позволительно претендовать на более привлекательное общество, чем супруга, ставшая полубольной в результате многочисленных (в общей сложности десяти) беременностей, или же «нудная» Екатерина Нелидова, которой место в монастыре, а не во дворце. Время от времени он разжигал иллюзии царя и в отношении Анны Лопухиной. Это, конечно, еще ребенок, но уже в том возрасте, когда может сделать человека счастливым, если он этим воспользуется. Соблазненный этой возможностью, Павел, правда, не отвечал ни да ни нет, но в своих мыслях все чаще возвращался к воспоминаниям об этой молодой девушке.
В июне 1798 года Его Величество в сопровождении великого князя Александра, великого князя Константина и своей свиты приехал в Москву с новым официальным визитом. Отличным поводом для поездки стал довод о необходимости повысить свой престиж в глазах подданных, который так тешил его самолюбие, а также желание встретиться с молодой девушкой, достигнувшей расцвета своей юности, достоинства которой ему так старался превознести Кутайсов. На этот раз приветственные возгласы при въезде царя в город звучали так громко, что удовлетворенный Павел тем же вечером, прохаживаясь по своему рабочему кабинету, сказал Кутайсову:
«– Как было отрадно моему сердцу! Московский народ любит меня гораздо более, чем петербургский; мне кажется, что там теперь гораздо более боятся, чем меня любят.
– Это нисколько не удивляет меня, Ваше Величество! – поддакивал лукавый фактотум.
– Почему же?
– Не смею объяснить.
– Тогда приказываю тебе это.
– Обещайте мне, государь, никому не передавать этого.
– Обещаю.
– Государь, дело в том, что здесь вас видят таким, какой вы есть действительно, – благим, великодушным, чувствительным; между тем как в Петербурге, если вы оказываете какую-либо милость, то говорят, что это или государыня, или госпожа Нелидова, или Куракины выпросили ее у вас, так что когда вы делаете добро, то это – они, ежели же когда покарают, то это вы покараете!»
Павел нахмурился, поразмышлял и пробормотал:
«– Значит, говорят, что […] я даю управлять собою?
– Так точно, государь, – не колеблясь, отвечал Кутайсов.
– Ну, хорошо же, я покажу, как мною управляют!»[27] – воскликнул император и направился в свой кабинет, чтобы составить несколько карающих указов. Но Кутайсов отговорил его от этого, умоляя не вскрывать нарыв до того, как он созреет.
На следующий день во время торжественного бала, на котором присутствовало высшее московское общество, царь увидел юную Анну Лопухину, образ которой не переставал будоражить его воображение. Младшая дочь княгини Лопухиной на самом деле не была такой уж красавицей, но ее свежий вид и невинность подливали масла в огонь. Очарованная Павлом, она всегда находилась там, где пролегал его путь, когда он проходил из одного зала в другой. Один из членов императорской свиты, заметив уловки молодой девушки, прошептал императору: «Она, Ваше Величество, из-за вас голову потеряла!» Павел расправил грудь, однако уклончиво заметил: «Это же еще совсем дитя!» – «Но, Государь, ей уже скоро шестнадцатый год!» – заметил многозначительным тоном его собеседник. Согласившись с этим аргументом, Павел бросился вперед, навстречу к девушке, сказал ей несколько комплементов и разглядел ее поближе. Она была смущена и малоразговорчива, но ее наивность, застенчивость, ее скромность, смущенное моргание век произвели неизгладимое впечатление на императора, и он в тот же вечер, призвав в союзники Кутайсова, предоставил ему карт-бланш, чтобы «уладить дело» с родителями интересующей его особы. Взволнованная вниманием Его Величества, семья Лопухиных согласилась на секретную сделку, согласно которой ей предстояло в ближайшее время обосноваться в Санкт-Петербурге и получить при этом все причитающиеся ей привилегии и почести.
По завершении этой приятной интермедии в Москве Павел продолжил свое путешествие, направившись с визитом в Казань, чтобы поприсутствовать на нескольких военных парадах в провинции, и затем в конце июня возвратился в столицу. Как он себе представлял, никто, кроме Кутайсова, не был в курсе дел о его совсем недавно возникшей склонности к Анне Лопухиной, однако каждый его жест был замечен и обсуждаем за его спиной, и, конечно, все становилось известно его жене и Екатерине Нелидовой, и, таким образом, он очутился в самом эпицентре любовного противостояния. Кутайсов и Безбородко, с одной стороны, подстрекали его на непристойное воодушевление, царица и Екатерина Нелидова – с другой –
