сносил избиения, рыча только тогда, когда подходил толстяк. О, я сомкну свои руки на его горле и увижу это лицо посиневшим, плюну в налитые кровью глаза, вырву вывалившийся изо рта опухший язык!.. Он подходил ко мне. и я чувствовал его страх — это и заставляло меня рычать при виде его. Он боялся меня и поэтому бил копьем через прутья клетки, не решаясь приблизиться…
Бряцание конской сбруи, звон оружия, запах жарившегося мяса, треск огня, храп и резкие крики — все это было мне знакомо, но я не помнил — откуда? Будто из другой жизни… Стражники ели, пили, спали. Я наблюдал за ними и удивлялся тому, что в глубине моего подсознания возникают какие-то смутные образы в ответ на их простейшие действия.
Из соседних клеток по очереди вытаскивали упиравшихся людей, тащили к костру и, достав из огня красное железо, ставили тавра на плечи дико кричавших пленников. Для меня это было ново и интересно.
Подошла и моя очередь. Я не сопротивлялся, не пытался вырваться. Молча смотрел, как раскаленное железо коснулось моего плеча. Услышал шипение и почувствовал запах паленой кожи. Сталь прожгла мясо до кости. Было больно, но я ничем не выдал своих ощущений. Нет, эта боль не могла заставить меня кричать и биться в истерике. Наоборот, она вырвала меня из объятий бреда. Благодаря ей я осознал себя зверем, в котором пробудились темные силы и опасный разум.
Дни продолжалось все или месяцы — я не знал. Жил в каком-то едином ритме, нарушаемом лишь сном и поеданием объедков.
Время от времени толпы народа окружали наши повозки. Из соседних клеток уводили моих товарищей. Звенело золото… В меня же кидали палки и камни. Я радовался каждому удару, каждой боли, возбуждающей ненависть.
Я выжидал… Готовился… Грыз деревянные прутья клетки темными ночами…
И видел перед собой лицо толстяка.
Мы приехали к длинному серому дому из камня. Хлестал сильный дождь, завывал ветер. Мои стражи ушли в дом. Остались только двое: закутавшись в плащи, они стояли спиной, изредка на меня поглядывая.
Ветер, дождь, молнии… Уловив раскат грома, я выломал прут и выполз из клетки. Стражники не заметили этого. Скользя по грязи, тихо приблизился и замер за их спинами. Через мгновение коротко замахнулся и с силой вогнал прут в шею стоявшего передо мной человека. Он захрипел и упал.
Второй страж резко обернулся, выхватывая меч. Я прыгнул на него и, не обращая внимания на распоротый бок, свернул ему шею.
Посмотрел на рану… Поднял клинок: что-то знакомое, но что — так и не вспомнил… Повертев в руках железку, провел острием по своему предплечью. Безучастно понаблюдал, как из пореза текла горячая кровь. Наконец направился в дом — пришло время толстяка…
Я осторожно и беззвучно крался по длинному коридору. На глаза попалась деревянная дверь. Тихо-тихо ее отворил. Толстяка там не было — я не почувствовал его запаха.
Кто-то другой спал в узкой кровати. Подкрался к нему и взглянул в лицо — ничего знакомого… Молча провел лезвием по горлу и потом с интересом просмотрел весь акт смертной агонии. Человек застыл… Запах крови будоражил и возбуждал…
Двинулся неспешно дальше. Заходя в каждую комнату, убивал всех и сразу забывал об этом, продолжая поиски.
В большой комнате он спал на широкой кровати под балдахином. Молча смотрел ему в лицо — час, два, а может, всего минуту.
Он проснулся… Увидел меня… Понял, что ему предстоит…
Я почувствовал его страх. Это был глас смерти… Медленно наставил на него меч.
Толстяк, что-то говоря, бросился к стоявшему рядом сундуку, отбросил крышку и стал швырять к моим ногам желтые кружочки. Это было интересно и ново, но быстро наскучило. Я двинулся к нему, где-то внутри понимая, что так нельзя. Он просил пощады… был слабым и напуганным…
Подошел к толстяку и посмотрел в глаза. Он рухнул на колени… Я поднял меч двумя руками и с силой вонзил его в жирную спину. Резко выдернул клинок, ломая ребра… Толстяк захрипел.
Вскоре он затих, и я не знал, что делать дальше. Стало скучно. Отбросив ненужное железо, осмотрелся и увидел горящий факел.
Огонь… Рука, которой когда-то коснулось раскаленное железо, резко заныла… Я взял факел и бросил его на кровать.
Едкий дым заставил выйти в коридор. Пошел к выходу, по пути снимая со стен факелы и бросая их во все комнаты подряд. Покинув дом, долго стоял и смотрел, как усиливается огонь. Он слепил глаза.
Недовольно скривившись, пошел прочь в забрезживший рассвет.
То проблески, то сплошной туман…
Я шел по лесам и болотам, не зная, куда иду и зачем… Переходил реки и ручьи… Все было не важно, кроме одного: двигаться… двигаться… двигаться…
Я засыпал, когда хотел спать, просыпался, когда замерзал или становилось жарко… День, ночь — для меня эти понятия не существовали… Если удавалось поймать живность — ел, если нет — шел голодным. Змеи, мелкие грызуны — все было едино: я разрывал плоть и жадно пожирал мясо, запивая его водой болот и луж… Я потерял человеческий облик, но зверем не стал — у меня была цель: что-то смутное тревожило во снах, и я упорно шел вперед.
По ночам, когда не спал, смотрел на звезды, не понимая их рисунок…
Я чувствовал лишь боль…
Рука опухла, бок гноился, лоб горел огнем… Холодная вода, куда я погружал голову, не помогала потушить внутренний пожар… Нога, в которую впилась пытавшаяся ускользнуть от моих зубов змея, невообразимо распухла и покрылась синими трупными пятнами. Каждый шаг давался с невероятным напряжением… Силы иссякали, а я продолжал тупо идти. Падал… Вставал… Все чаше падал и все реже мог подняться сразу…
Однажды я рухнул и не встал…
Проснулся и, не открывая глаз, сладко потянулся, чувствуя запах чистых простыней. Понежившись и поразмышляв о том, не заснуть ли опять, все-таки решил, что пора вставать.
Открыв глаза, узрел просторную, светлую комнату, достаточно скромно обставленную. У окна за небольшим столиком дремала, уронив голову на руки, девчушка лет пятнадцати. Осторожно, чтобы не разбудить ее, сел, скинул простыню и обнаружил, что одежды на мне нет.
От скрипа кровати девчушка проснулась. Пришлось обмотаться простыней.
— Я сама лечила твои раны, — сообщила она, покраснев и хихикнув в кулачок. — Меня зовут Ульрика. А тебя?
— Фенрир, — автоматически представился я. — Какие раны ты лечила?
До меня начало доходить, что я не знаю, где очутился… В замешательстве повторил вопрос:
— Так какие раны? И где я?
— Ты на нашей ферме. То есть на ферме моего отца. Это он тебя нашел в лесу и принес домой. Ты был весь в крови и бредил, — поведала она.
Заметив большое металлическое, гладко отполированное зеркало, невольно глянул в него и оторопел: отражение, прямо скажем, не вдохновляло. Скелет со свисающей кожей, покрытый старыми и новыми шрамами и рубцами… Ввалившиеся щеки и глаза… Вдоль лба тянулся уродливый багровый шрам, очевидно недавно зарубцевавшийся… Проведя по нему пальцами, вспомнил напавших на нас бандитов.
— А Сефер? — быстро спросил я. — Вы его нашли?
— Ты был один, — покачала она головой. — Сефер — тот, с кем ты убежал от торговцев?
— Мы ни от кого не убегали! — возмутился я. — Шли в Солонар, а на нас напали… — Я призадумался. — Потом меня оглушили и… и…
Больше ничего не мог вспомнить, как ни старался.
Ульрика постучала пальцем по своему левому плечу.
Я глянул на свое и с удивлением обнаружил зажившее клеймо в виде треугольника в круге.
