состоял, однако, в том, какие силы и какими методами способны сбросить эти помехи. «Можно ограничивать рамки всех вопросов революции утверждением, что наша революция буржуазна по своим объективным — целям и, значит, по своим неизбежным результатам, и можно при этом закрывать глаза на тот факт, что главным деятелем этой буржуазной революции является пролетариат, который всем ходом революции толкается к власти… Можно успокаивать себя тем, что социальные условия России еще не созрели для социалистического хозяйства, и можно при этом не задумываться над тем, что став у власти, пролетариат неизбежно, всей логикой своего положения, будет толкаться к ведению хозяйства за государственный счет… Вступая в правительство не как бессильные заложники, а как руководящая сила, представители пролетариата тем самым разрушают грань между минимальной и максимальной программой, т. е. ставят коллективизм в порядок дня. На каком пункте пролетариат будет остановлен в этом направлении, это зависит от соотношения сил, но никак не от первоначальных намерений партии пролетариата…»
«Но уже сейчас можно поставить перед собой вопрос: должна ли неизбежно диктатура пролетариата разбиться о рамки буржуазной революции или же на данных мировых исторических основаниях она может открыть пред собой перспективу победы, разбив эти ограниченные рамки?.. Можно одно сказать с уверенностью: без прямой государственной поддержки европейского пролетариата рабочий класс России не сможет удержаться у власти и превратить свое временное господство в длительную социалистическую диктатуру…» Отсюда отнюдь не вытекает, однако, пессимистический прогноз: «политическое раскрепощение, руководимое рабочим классом России, поднимает руководителя на небывалую в истории высоту, передает в его руки колоссальные силы и средства и делает его инициатором мировой ликвидации капитализма, для которой история создала все объективные предпосылки…»
Относительно того, в какой мере международная социал-демократия окажется способной выполнить свою революционную задачу, я писал в 1906 г.: «Европейские социалистические партии — и в первую голову наиболее могучая из них, германская — выработали свой консерватизм, который тем сильнее, чем большие массы захватывает социализм и чем выше организованность и дисциплина этих масс. В силу этого социал-демократия как организация, воплощающая политический опыт пролетариата, может стать в известный момент непосредственным препятствием на пути открытого столкновения рабочих с буржуазной реакцией…» Я заканчивал, однако, свой анализ выражением уверенности в том, что «восточная революция заражает западный пролетариат революционным идеализмом и рождает в нем желание заговорить с врагом «по-русски».
Резюмируем. Народничество вслед за славянофильством исходило из иллюзии о совершенно самобытных путях развития России, минуя капитализм и буржуазную республику Марксизм Плеханова сосредоточился на доказательстве принципиального тождества исторических путей России и Запада. Выросшая отсюда программа игнорировала вполне реальные, отнюдь не мистические особенности социальной структуры и революционного развития России Меньшевистский взгляд на революцию, очищенный от эпизодических наслоений и индивидуальных отклонений, сердился к следующему: победа русской буржуазной революции мыслима лишь под руководством либеральной буржуазии и должна передать власть этой последней. Демократический режим позволит затем русскому пролетариату с несравненно большим успехом, чем раньше, догонять своих старших западных братьев на пути борьбы за социализм.
Перспектива Ленина может быть кратко выражена в следующих словах: запоздалая русская буржуазия неспособна довести свою собственную революцию до конца! Полная победа революции через посредство «демократической диктатуры пролетариата и крестьянства» очистит страну от средневековья, придаст американские темпы развитию русского капитализма, укрепит пролетариат в городе и деревне и откроет широкие возможности борьбы за социализм. С другой стороны, победа русской революции даст могущественный толчок социалистической революции на Западе, а эта последняя не только оградит Россию от опасностей реставрации, но и позволит русскому пролетариату в сравнительно короткий исторический срок притти к завоеванию власти.
Перспектива перманентной революции может быть резюмирована следующим образом: полная победа демократической революции в России мыслима не иначе, как в форме диктатуры пролетариата, опирающегося на крестьянство. Диктатура пролетариата, которая неминуемо поставит в порядок дня не только демократические, но и социалистические задачи, даст в то же время могущественный толчок международной социалистической революции. Только победа пролетариата на Западе оградит Россию от буржуазной реставрации и обеспечит ей возможность довести социалистическое строительство до конца.
В этой сжатой формулировке одинаково отчетливо выступают и однородность обеих последних концепций в их непримиримом противоречии с либерально-меньшевистской перспективой, и их крайне существенное отличие друг от друга в вопросе о социальном характере и задачах той «диктатуры», которая должна вырасти из революции. Нередкое в писаниях нынешних московских теоретиков возражение, что программа диктатуры пролетариата была «преждевременной» в 1905 г., лишено содержания. В эмпирическом смысле столь же «преждевременной» оказалась и программа демократической диктатуры пролетариата и крестьянства. Неблагоприятное соотношение сил в эпоху первой революции делало невозможной не диктатуру пролетариата как таковую, а победу революции вообще. Между тем, все революционные течения исходили из надежды на полную победу; без такой надежды была бы невозможна беззаветная революционная борьба. Разногласия касались общей перспективы революции и вытекавшей отсюда стратегии. Перспектива меньшевизма была в корне ложна: она указывала пролетариату совсем не ту дорогу. Перспектива большевизма была не полна: она неправильно характеризовала ее этапы. Недостаточность перспективы большевизма не раскрылась в 1905 г. только потому, что сама революция не получила дальнейшего развития. Зато в начале 1917 г. Ленину пришлось в прямой борьбе со старыми кадрами партии менять перспективу.
Политический прогноз не может претендовать на точность астрономического; достаточно и того, если он правильно намечает общую линию развития и помогает ориентироваться в реальном ходе событий, который неизбежно отклоняет основную линию вправо и влево. В этом смысле невозможно не видеть, что концепция перманентной революции полностью выдержала историческое испытание. В первые годы советского режима этого никто не отрицал; наоборот, факт этот нашел признание в ряде официальных изданий. Но когда на успокоившихся и остывших верхах советского общества открылась бюрократическая реакция против Октября, она с самого начала направилась против той теории, которая полнее всего отразила первую пролетарскую революцию и вместе с тем открыто обнаруживала ее незавершенный, ограниченный, частичный характер. Так, путем отталкивания возникла теория социализма в отдельной стране, основной догмат сталинизма.
Письмо
Дорогой господин Кэнфилд!
Мне передали из Мексики пару слов по вопросу, который, я думаю, касается и Вас. Соответственно, передаю Вам эту информацию. Речь идет, во-первых, о ГПУ и его интригах против господина Троцкого, из чего следует, что все мы должны соблюдать «величайшую осторожность с тем, чтобы к ГПУ не просочились даже намеки о ходе работы». Это, конечно же, означает (я, по крайней мере, понимаю это именно так), что на данном этапе игры не должно быть никаких разговоров и обсуждений даже с самыми близкими друзьями и самыми доверенными лицами вопроса о том, сколько глав рукописи закончено и кто ее переводчик, равно как и прочих вполне безобидных вопросов. Я знаю, что Вы держите рукопись в сейфе. Но, как Вы понимаете, в моей квартире сейфа нет. Таким образом, безопасность рукописи, находящейся у меня, обеспечивается неосведомленностью ГПУ о том, что я работаю над рукописью. Как только они узнают об этом, они могут найти способ вломиться в мою квартиру и украсть рукопись. Далее в информации из Мексики сообщается.
