Рокочущим голосом он на миг перекрыл все другие звуки в кафе. Никита работал хирургом в одном из современных медицинских центров, энергия и оптимизм так и перли из него. Непостижимым образом он за очень короткое время успел переговорить со всеми, мне поцеловал руку, шепнув, что мечтал бы лично пропальпировать меня, причем как-то так мило, без налета скабрезности это произнеся, что я только рассмеялась счастливо ему в ответ, сказав, что он все такой же «анфан террибль».

Потом появилась приснопамятная Бубнилова – в темных очках, с переброшенной на грудь косой. Сейчас она занималась политикой и удивила всех с порога, заявив, что она депутат Государственной думы. Чем-то она очень напоминала одну известную даму от политики – манерой говорить, жестами, категоричностью суждений, полнотой и очками. Вблизи нее тотчас же завязался спор.

– Ну что, давайте общий тост? – попыталась организовать шум и гам Пирогова.

– Еще двое не пришли, – ответил ей кто-то из толпы.

– Ну и что? Сто лет их, что ли, ждать...

Юрочка Фогельсон в это время очень обстоятельно рассказывал мне о своей работе менеджера. Но я его почти не слушала, сердце мое билось уже неуправляемо.

– Пойду покурю, – перебила я его.

Но Юра поплелся вслед за мной. В коридоре, слева от входа, было что-то вроде курительной. Там в одном углу уже стояла Бубнилова и ожесточенно спорила с двумя бывшими одноклассниками.

– Танита, ты, что ли? – вдруг спросила она, быстро мазнув по мне взглядом из-под темных очков.

– Здравствуй, дорогая, – ответила я.

– Потрясающе выглядишь, – сказала она и тут же снова нырнула в спор.

Юрочка поднес мне зажигалку и стал рассказывать, как в прошлом году ему прислали настоящие кубинские сигары. Я вообще-то не курила – так, изредка, но сейчас сигарета была единственным спасением для меня.

В это время входная дверь распахнулась, и в клубах морозного пара появилась чья-то фигура. Музыка из зала показалась мне какофонией, я ослепительно улыбнулась Юрочке, всем своим видом показывая, что очень внимательно его слушаю. Человек в вестибюле неторопливо стягивал с себя дубленку. Русые волосы до плеч, широкая спина, свободный свитер с геометрическим узором... Это был он.

– Привет, Сергей! – энергично махнула рукой Бубнилова и тут же переключилась на своих собеседников. Сентиментальностью она не страдала.

Серж медленно подошел к нам. Пожал Фогельсону руку, повернулся ко мне.

– Привет, Танюша, – произнес он своим мягким, почти не изменившимся за десять лет голосом. – Какая ты славная у нас стала.

Я только кивнула в ответ. Он пришел один...

Серж что-то спросил у Юрочки. Что, я не слышала – смотрела на него и не могла насмотреться.

В это время нас позвали из зала, объявив, что больше никого ждать не будем. Мы вошли обратно – в шум, гам, сутолоку. Юрочка как-то сразу оттеснил меня от толпы, захлопали бутылки с шампанским, зашипела пена, лохмотьями шлепаясь из бутылок на пол...

Я держала бокал, слушала тост, который командирским голосом произносила Пирогова, машинально искала взглядом русый затылок и, отмахиваясь от назойливого Юрочки, постепенно приходила в себя.

Серж почти не заметил меня. А чего я ждала? Чтобы он, словно в сказке, упал передо мной на колени и выразил горькое сожаление, что в юности не смог разглядеть во мне прекрасную принцессу? Что последние десять лет он томился в одиночестве, без любви, и что только во мне наконец нашел свой идеал? Что...

– ...Как одно мгновение. И вот мы снова вместе, словно и не было этих десяти лет после школы, – все такие же молодые, такие же красивые! Ничего не убавилось, только прибавилось – ума, опыта, доброты. Посмотрите друг на друга – какие необыкновенные девочки, какие замечательные мальчики. Сколько талантов уже открылось – есть и врачи, и музыканты, и преподаватели, даже актриса среди нас есть одна... – Все обернулись на меня, а Фогельсон, пользуясь всеобщей эйфорией, чмокнул меня в щеку. – И депутат Государственной думы. Кто знает, может быть, президентом нашей страны когда-нибудь будет женщина, наша замечательная Настя Бубнилова...

Пирогова перешла на персоналии, в зале то и дело раздавались взрывы смеха, а Серж продолжал удивленно смотреть на меня, в то время как все уже переключились на очередного героя дня.

– Так давайте же выпьем...

– Стойте! Подождите!

Хлопнула дверь, и на пороге появилась Шурочка. Та самая Шурочка, которая мне столько крови попортила в юности. Она смеялась и махала руками, раскрасневшаяся от холода, запыхавшаяся, кто-то быстро налил ей шампанского.

– Ура! – закричали все, и она – звонче всех.

– Шурка, молодчина, все-таки пришла! – полезла к ней целоваться Пирогова, внимание всех было переключено на только что вошедшую. Да, вовремя она, эффект почти театральный получился...

– С таким трудом, – смеясь, объясняла счастливая Шурочка. – Не с кем ребенка было оставить, я была просто в отчаянии.

– Золотая ты наша! – Пирогова опять бросилась ее тормошить. – С собой бы взяла.

– Да ты что! Это же такой Терминатор...

Катя, бывшая Варшавская, принялась мне рассказывать о своем сынишке, но я опять ничего не слышала. Это был не вечер, а сплошной адреналин! Серж Мельников, во все глаза глядя на Шурочку, медленно пробирался к ней сквозь толпу, и что-то такое было в нем, что вызвало во мне прежнее бессильное разочарование.