– Клим, мне так хорошо…

Он обнял Веронику, вернее, не обнял, а – прижал к сердцу.

– Ника, счастье мое…

Тишина. Отдаленный посвист каких-то птиц.

– Ника!

– Да?

– У тебя… у вас с Тарасом – есть дети?

– Нет.

– Нет?.. Надо же… – удивился Клим. – А почему?

– Я не хочу детей, – честно ответила Вероника.

– Разве так бывает?.. – Клим спохватился и замолчал, словно боясь обидеть Веронику.

– А ты… У тебя есть дети? – с любопытством спросила она.

– Нет. Но я хотел бы… – тоже честно ответил Клим.

– А… а женат ты был хоть раз?

– Нет. Близко к тому – было, но… не сложилось как-то.

– Не рассказывай. Не надо, – Вероника ладонью поспешно прикрыла Климу рот. – А то я ревновать буду!

Она убрала руку, некоторое время смотрела Климу в лицо.

– Все еще не можешь узнать? – усмехнулся он.

– Нет. Глупо… но шрамы тебе идут.

– Ну да, ну да…

– Я серьезно! Ты мне нравишься. И вообще…

Клим поцеловал ее.

Потом они одновременно всхлипнули (то ли заплакали, то ли засмеялись?) – и порывисто обнялись.

Опять ощущение полного, абсолютного, беспредельного счастья, от которого даже сердце начинает ныть, словно с трудом может вместить его…

Они долго сидели молча, обнявшись, глядели на волны – ветер усилился. Небо, деревья, заходящее солнце, глубокая синева Сенеги, воздух (чистейший, непривычный для Вероники) – все это было отражением ее любви.

Счастье внутри и счастье вокруг.

Словно слыша ее мысли, Клим пробормотал:

– Ну вот, теперь и умереть не жалко…

– Перестань! – Вероника толкнула его плечом. – Глупости какие… Все еще впереди! Кстати, ты помнишь Ерохина?

– Витьку? Который после восьмого ушел? Да… У него мать алкоголичкой была, помню. Я пару раз заходил к нему домой… Очень тяжелая обстановка. Как он сейчас? Сам-то не пьет, не знаешь?

– Совсем не пьет, – сказала Вероника. – Очень положительный, очень серьезный товарищ! Мы с ним Альку Головкину ехали искать… А по дороге я поняла, где можешь находиться ты.

– Надо же! Как все связано…

– Я тоже об этом все время думаю, – серьезно кивнула Вероника. – Нет ничего случайного… Вокруг – знаки. Надо только увидеть их…

– Не всегда получается.

– Не всегда… – согласилась Вероника.

Побег Одинцовой… пардон, Николаевой – очень возмутил Виктора. Странная женщина. Клима она, оказывается, искала… Могла бы и потом искать – после того, как они к родне Головкиной съездили бы!

Ехать одному по чудом добытому адресу совсем не хотелось. Не то чтобы Виктор боялся чего-то, но… Неловко как-то было. Застать в этой глухомани Альку он не надеялся. Чего ей тут делать! Может, и родни ее тут не осталось… Это что ж тогда – чужим людям, соседям, на пальцах объяснять, чего ради он приперся?..

Виктора раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, он рвался увидеть Альку, с другой…

Ах, эти ностальгические воспоминания юности! Ах, эта девочка с темными глазами!

Девочка давным-давно превратилась во взрослую женщину. Со странным, подозрительным прошлым. То, что Алька изменилась и перестала зарабатывать… кхе-кхе, своим телом, – Виктор даже не сомневался. Те времена путан, рэкетиров, кооперативщиков, поклонников Кашпировского, малиновых пиджаков растаяли, исчезли без следа. Проституция, конечно, существует, но представить, что тридцатисемилетняя Алька до сих пор этим зарабатывает на жизнь, просто было невозможно. Конкуренция!

Вон, почитай газеты, включи телевизор – расскажут, какой вал молоденьких-красивых из ближнего зарубежья…

Хотя, если посмотреть на бывших одноклассниц, они все в хорошей форме. Какие наши годы… Женька Мещерская, Алькина школьная подруга, – так вообще фотомодель! И Одинцова та же – ее возраста ей никак не дашь. Морщин нет вообще. На вид – девчонка, если только в глаза не смотреть… Глаза Одинцову выдавали. Печальные очень, скучные. У молоденьких таких глаз не бывает…

Виктор пытался представить себе теперешнюю Альку. Наверное, все такая же тоненькая, строгая. Такие, как она, с вечным огнем внутри, не толстеют. Волосы и глаза темные, но в волосах седых волосин немало – от тяжелой жизни-то… Морщинки….

„Эх, Витька, чего ж ты меня раньше-то не нашел!“ – скажет.

Хотя нет, вряд ли. Ничего не скажет ему. Наверное, ей неловко очень будет, когда он перед ней появится. Любая женщина такого прошлого, как у нее, стесняться будет…

„Но мне до лампочки твое прошлое, – скажет ей тогда Виктор. – Я всякое в своей жизни видал, меня ничем не удивишь. Я тебе хочу сказать, Алька, Алевтина, ангел мой глазастый, что лишь благодаря тебе я не пропал, в люди вышел. У меня ж мать пила, детство нелегким было… Но смотрел на тебя в школе и хотел другой жизни – хорошей, счастливой, правильной, без всяких там безобразий…“

„Зачем пришел?“ – спросит.

„Спасибо сказать. Сказать, чтоб не переживала ни из-за чего… Ну было и было. Что теперь! Вон взять, например, Сонечку Мармеладову, о которой Рената Савельевна в школе на уроках литературы рассказывала, – можно сказать, героическая личность. Святая! А Мария Магдалина?! Ежели по Дэну Брауну, так эта самая Магдалина женой Христу была!“

Вот о чем думал Виктор Ерохин, трясясь по грунтовке.

Наконец увидел указатель – „Раевское“.

Оно…

Мимо, поднимая пыль, прошло стадо коров.

Темные дома, заборы… Старухи на завалинках. Дети бегают… А вдруг среди них – Алькин? Хотя нет, Алькин ребенок, наверное, уже школу скоро заканчивает. А если второго она завела? А то и третьего? А если муж у нее нынче есть – нормальный мужик какой-нибудь? Ревновать еще вздумает…

Эх, конечно, Виктор зря сюда приехал!

Хотя, опять же, ну не может здесь Алька жить, это адрес ее бабки, сто процентов – покойной уже бабульки…

Улица Ленинская, дом три.

Деревянный, почерневший от дождей и времени дом за покосившимся забором, рядом канава, в которой щиплют травку две грязных, мелких козы…

Если бы Одинцова была рядом!

Тогда все просто – вот они ищут бывшую одноклассницу, такие дружные все и сознательные… А так ясно – он, взрослый мужик, надеется найти свою первую любовь.

Ну не в любви тут дело, не в любви!

Виктор напомнил себе, что вряд ли найдет тут Алю. Надо, надо выйти из машины и спросить…

Тем временем из дома номер три выползла старуха и, прислонив ладонь ко лбу, стала смотреть в