– Рома, расскажи мне о ней. О Вике.

– Зачем? – мрачно отозвался он.

– Затем, чтобы я ничего не придумывала больше.

– А ты мне, ты – все рассказала?

– Все. Больше никаких женихов не будет…

Селетин подошел к окну, посмотрел на засыпанный снегом парк. Потом сказал, не поворачиваясь:

– Что тебя интересует?

– Вы… вы долго прожили вместе? – нерешительно спросила Алена.

– Достаточно долго. Четырнадцать лет.

– Четырнадцать! – ахнула Алена. Эта цифра показалась ей огромной.

– Я любил ее. Не верь этому дураку… – с трудом произнес Роман. – Не было у меня никаких любовниц – это все фантазии моей дражайшей тещи…

– Зачем же Вика тогда наложила на себя руки?

– Я не знаю. Она была очень славным созданием. Славным и… и слабым. В общем, официальная версия, что самоубийство произошло на нервной почве, вполне меня устраивает. Она могла плакать, если долго идет дождь. Если ей казалось, что кто-то недобро посмотрел на нее, она потом неделю могла себя изводить, думая, что же в ней не то… А в декабре ей всегда было скверно. Декабрь – самый темный месяц в году. Вике всегда не хватало солнца. А вот летом у нее всегда было прекрасное настроение. Она тогда могла рассмеяться из-за любого пустяка!

– Бедная… – прошептала Алена. – Ты… ты ее кому-нибудь показывал?

– Она ходила к психотерапевту, но ничего особенного тот не обнаружил. Обычная сезонная депрессия. В декабре бывает у многих. Поэтому всех так поразило, что она решила уйти из жизни. Никто не ожидал…

«Атараксия! – вспомнила Алена странное слово. – В наше время никак нельзя без нее! Если бы Вика знала про атараксию…»

– Может быть, у Вики были неприятности на работе?

– Она не работала. Несколько лет назад окончила курсы ландшафтного дизайна – вот и все. Я не заставлял ее ничего делать, она была абсолютно свободна.

– А дети? – спросила Алена. Об этом она не могла не спросить. Селетин нахмурился, но тем не менее ответил довольно спокойно:

– Детей она не хотела. Не хотела – и все. Ни ее, ни мое здоровье тут ни при чем.

– А ты?

– Что – я?

– Ты хотел детей?

– Какая разница… – пробормотал он, продолжая смотреть в окно. – Теперь уже нет смысла все это обсуждать.

– Теперь все ясно, – сказала Алена. – И ты стал приходить в этот парк каждые выходные!

– Глупо как-то… – неохотно согласился он. – Я ведь и уехал отсюда потому, что хотел забыть о прошлом. Уехал, но все время возвращался! Сидел здесь, у пруда, – сам не знаю почему! И что самое странное – даже голову боялся повернуть в сторону этих окон. Мне казалось, что если я посмотрю – то увижу в окне ее. Вику…

У Алены холодок пробежал между лопаток.

– А в конце декабря, когда прошел ровно год после ее смерти, я все-таки взглянул на окна. И мне показалось, будто я увидел чей-то силуэт… – бесстрастно продолжил Роман. – Мне показалось, что это она, Вика, – наблюдает за мной. И тогда я решил зайти…

– А в твоей бывшей квартире – я.

– Да, ты. Я сначала даже твоего лица не увидел. Так странно: смотрел – и не видел. А потом ты стала играть на рояле, и у меня в душе что-то перевернулось. Все-таки музыка, она… Ну, да ты знаешь!

Алена подошла к нему сзади, обняла. Но он не отозвался – неподвижный, холодный, окаменевший, все продолжал смотреть на зимний парк.

– Я пойду, – сказал он тихо.

– Куда?

– Домой. Я позвоню тебе. Завтра.

– Рома, миленький, прости меня! – взмолилась она, корчась изнутри от нестерпимой жалости – к нему, к бедной Вике, ко всему миру.

– Все хорошо, ты ни в чем не виновата. Просто…

– Хочешь, я тебе сыграю?

Он повернулся. Его глаза были странно серьезны, неподвижны.

– Не надо. Ты ведь не хочешь, чтобы я заплакал? По-моему, нет ничего хуже, когда мужчины плачут.

И он ушел.

Оставшись одна, Алена принялась обходить квартиру. Прикасалась к стенам, к дверным ручкам – точно слепая… Теперь, когда стало окончательно ясно, что Виктория была женой Романа (боже мой – целых четырнадцать лет!), что она действительно жила здесь, и самое главное – умерла, Алена чувствовала себя совсем растерянной.

Дурак Бугров назвал Рому Синей Бородой! Нет, а Калерия-то Львовна… Ведь обещала, что Борису – ни словечка! А Рома…

Алене было так жаль Селетина, что у нее просто сердце разрывалось. И она еще посмела затеять это глупое расследование, втянуть совершенно посторонних людей… Все для того, чтобы вновь вытащить на свет божий чужую боль!

Она включила телевизор – чтобы хоть как-то отвлечься.

– …но заместитель министра так и не сумел объяснить, откуда у его жены недвижимость в Подмосковье. Мы провели собственное расследование, и наша съемочная группа выяснила следующее… – вещал с экрана правдолюб Никита Ратманов. Некоторое время Алена внимательно слушала его. Ратманов – бритый, в огромных очках, был очень некрасив, но тем не менее обладал «обаянием интеллекта», как сказала бы Сима. Он разоблачил замминистра с женой, потом министра, потом пошел еще выше…

– Господи, и как только не боится! – усмехнулась Алена и выключила телевизор.

Села за рояль, хотела сыграть «Фантазию» Шумана, но тут ее поразила новая, неожиданная мысль, которая до того просто не приходила в голову.

А что, если Селетин сам себя обманывает? И вовсе не ее, Алену, он любит, а Вику, свою покойную жену? А Алена – лишь некая ее замена, проекция, голограмма, оказавшаяся именно там, где он привык видеть Вику?..

Она вскочила и подошла к зеркалу. Темные волосы, светло-карие глаза, строго сжатые губы… Безусловно, на Вику она не была похожа. Ни одной общей черты, ничего общего! Алена хорошо запомнила тот портрет на векшинском кладбище – портрет безмятежно улыбающейся женщины с васильковыми глазами. Да и судя по рассказу Селетина, Вика была женщиной эмоциональной, с часто меняющимся настроением, могла легко заплакать, легко рассмеяться.

«Нет, он не увидел ее во мне – глазами, он услышал ее – через музыку!» – догадалась Алена.

Это и было то самое, что тревожило ее с самого начала знакомства с Селетиным, – то, что он так стремительно полюбил ее, с такой готовностью сделал предложение – словно знал ее, Алену, уже давно. Он стремился к Вике – возлюбленной, которую потерял.

– …я не понимаю: что вы от меня хотите? – Алеша неприязненно отстранился от Бориса.

Они сидели в кафе возле метро, где было шумно и толкался народ. Перед ними стояли пузатые кружки с пивом.

– Я предлагаю временное перемирие – вот что! – засмеялся Борис, очищая воблу. – На данном этапе нам необходимо объединить свои усилия.

– На каком еще этапе?