– Бросай оружие и выходи. Или буду стрелять.

– Заткнись, – заорал Трегубович. – Сукин сын. Выкидыш вокзальной потаскухи.

Он матерно заругался, плюнул на ладонь, в ожесточении начал тереть её кончиками пальцев. Но цифры не исчезли. Он слышал звон битого стекла под сапогами милиционеров, слышал смачный металлический щелчок автоматного затвора, звук, который ни с каким другим не спутаешь. Не успеть, цифры не сотрутся – и черт с ними. Трегубович до боли в суставах сжал кулаки, затряс ими перед собой.

– Меня на тьфу не возьмешь, – крикнул он. – Подходите, суки, каждый по пуле получит. Каждому менту поганому в лобешник. Ну, добровольцы, мать вашу… Давай… Подходи… Твари…

– Последний раз предупреждаю. Бросай оружие. Или открываю огонь.

– Пошел ты, ублюдок, мразь…

Короткая автоматная очередь в щепки разнесла, расщепила тонкую фанерную дверцу туалетной кабинки. Трегубович с пулей в правом глазу умер ещё до того, как, поджав под себя ноги, рухнул на грязный истоптанный пол возле унитаза.

Черный лимузин затормозил и остановился у кромки тротуара. Аверинцев, перебросил спортивную сумку из руки в руку, перешагнул глубокую лужу. Открыв заднюю дверцу, он залез в салон и поздоровался с Балашовым. Банкир, видимо, не распложенный к долгому разговору, сухо кивнул, но руки протягивать не стал. Машина тронулась с места, плавно набрала скорость.

– Вот уж не думал, что меня снова побеспокоят из-за этих видеокассет, – вздохнул Балашов. – Впрочем, нет худа без добра, кое-что изменилось в моих планах. И сегодня я готов обсудить ваши условия.

– Еще обсудим, – пообещал Аверинцев. – Немного позже. Сначала я хотел спросить у вас об Овечкине. Вы встречались с ним более трех месяцев назад. Помните? Расскажите об этой встрече. А потом мы поговорим о моем предложении.

– Разумеется, я помню Овечкина, – Балашов расстегнул пальто и поправил лацканы пиджака и галстук. – У нас есть общий приятель, бывший банкир Краско. Вы ведь тоже знакомы с Краско, так?

Аверинцев кивнул.

– Поймите, простому человеку нелегко добиться разговора со мной, ещё труднее со мной встретиться, – Балашов улыбнулся. – И не потому, что я какая-то важная шишка, заметная фигура и все такое прочее. Просто мое время – слишком дорого стоит. Я не привык тратить время на кого попало. Не могу себе этого позволить. Так вот, Овечкин позвонил мне по сотовому, сослался на Краско и сказал, что у него есть некая вещь, которая меня обязательно заинтересует. Я подумал и согласился посвятить Овечкину десять минут. Он пришел в банк, и мы проговорили в моем кабинете без малого два часа.

– Значит, предложение Овечкина вас заинтересовало?

– Я был в легком шоке, – Балашов криво усмехнулся. – Я совершенно не знал этого Овечкина. Пусть у нас есть общий приятель… Пусть этот приятель рекомендовал Овечкина с лучшей стороны… Все это не имеет значения. И вот представьте, в вашем кабинете появляется незнакомый человек и предлагает вам приобрести у него видеокассеты с интересными записями. Тут возможна любая провокация: конкретны, спецслужбы. Не знаешь, от кого ждать удара в спину. Как бы вы поступили на моем месте? Сразу, ещё у дверей выгнали посетителя? Но я человек любопытный. Я предложил Овечкину кресло, сел рядом, велел принести кофе и включил видеомагнитофон. Овечкин не соврал, любопытные записи.

– Вам понравилось?

– Понравилось – не то слово, – Балашов покачал головой. – Я сказал, любопытные записи. Наверное, и вы не каждый день видите, как два известных на всю Россию банкира, а с ними член правительства развлекаются в компании падших женщин. Любопытно. Когда просмотр закончился, я сказал Овечкину, что мне надо подумать. Обещал дать окончательный ответ на следующий день.

– Он что, назначил за видеокассеты непомерную цену?

– Нет, он хотел получить не так уж много денег, цена более чем скромная. За такие-то записи. Так что, дело вовсе не в деньгах. Мне нужно было выяснить историю происхождения этих кассет, выяснить личность самого Овечкина. Я навел справки по своим каналам. История вкратце такова. В Москве совсем недавно существовал один банк, председатель правления которого некто Климов решил уехать, прихватив все вверенные ему деньги. Климов поддерживал отношения с известным вам членом правительства, обойдемся сейчас без фамилий, а также со столичными банкирами. На подмосковной базе отдыха Климов организовывал для своих приятелей веселое времяпрепровождения. С девочками, ну, со всеми делами. И снимал эти дела скрытой камерой на видео.

– Климов планировал шантажировать этих людей?

– Не знаю, с какой целью он записывал эти вещи, – Балашов прикурил сигарету. – Тех двух банкиров шантажировать не имеет смысла. Чем грозит им это, так сказать, разоблачение? Их не снимут с должностей, и вообще никаких серьезных неприятностей на работе не будет. Они могут позволить себе дорогих проституток и всякие экзотические причуды. В крайнем случае, семейный скандал – вот по большому счету и все последствия. Другое дело член правительства. Понимаете разницу, тонкость понимаете? Что может позволить себе предприниматель, того не может позволить себе чиновник высшего ранга. Если кассета попадет на телевидение, с неё нашлепают газетных фотографий… Ну, об этом и подумать страшно. Для члена правительства этот скандал не только погубленная репутация, конец политической карьеры. Это настоящая катастрофа. И вообще все это дурно пахнет. Это не образное выражение. Это пахнет отставкой всего правительства, политическим кризисом пахнет. Теперь понимаете?

– Теперь понимаю, – спросив разрешения, Аверинцев закурил. – Анекдотичная ситуация: чуть ли не судьба страны находится в руках какой-то сомнительной личности, в руках Овечкина. Забавно.

– Вот именно, в руках сомнительно личности, – Балашов погрозил кому-то указательным пальцем. – Я пытался разузнать, что он за человек, что за личность. Навел об Овечкине справки.

– Кстати, вы и обо мне навели справки? – перебил Аверинцев.

– Разумеется, и о вас навел справки. Нужно представлять, с кем имеешь дело. Тем более такое деликатное. Но результаты проверки Овечкина меня здорово разочаровали. Только один Краско о нем хорошо отозвался. О покойных плохо не говорят. И все же… Карточный игрок, жадный, нечистоплотный