поступило, на мой взгляд, московское трэш-трио «Шах»: не мучая себя поисками (все равно не очень-то нужных) русских слов, они запели по-английски, воскресив традицию двадцатилетней давности... Возможно, с моей оценкой текстов хэви метал кто-нибудь и не согласится. Группа «Черный кофе», например, пела очень проникновенно о «Владимирской Руси» (один из главных рок-хитов того периода), но и это произведение по глубине содержания недалеко ушло от «Травы у дома»... Как бы там ни было, в августе у «металлистов» всей страны случился большой праздник: фестиваль «Хэви-лето» на Певческом поле в Таллине. Публики собралось порядка ста тысяч (!) человек. Организатором мероприятия, прошедшего очень мирно, был неутомимый Гуннар Грапс.

Итак, рок-жизнь шла достаточно резво, однако социальные процессы в стране шли еще быстрее. Слово «гласность», поначалу звучавшее как полу-абстрактный призыв, становилось ежедневной реальностью. Публикации уважаемых газет и журналов, речь в которых шла о преступлениях сталинизма, коррупции и злоупотреблениях аппарата времен «застоя», развале экономики и сельского хозяйства, деградации общественной морали и т. д., мало чем отличались от того, что еще совсем недавно квалифицировалось как «клевета диссидентов».

Во многом рок выиграл от демократизации. По сути дела, благодаря этому процессу он получил право на полноценное существование. Но в чем-то, как выяснилось, рок и проиграл. Он потерял монополию. Если раньше рок был одним из очень немногих заповедных мест, где водился зверек по имени «правда», то теперь это колючее существо вырвалось на оперативный простор... Более того, многие публикации в прессе были гораздо умнее, глубже и острее философских откровений и инфантильных разоблачений наших рокеров. Читать становилось интереснее, чем слушать. Конечно же, у рока оставался важный козырь — эмоциональное восприятие, однако на уровне чистого содержания он превратился в нечто вроде безобидной «гласности для недорослей». Неприятная ситуация для привыкших быть «на острие».

Уже тогда мне казалось, что единственный достойный выход, дабы не растерять репутацию и не прослыть среди умных людей дураками, — это отказаться от чистой декларативности и перенести акцент на художественные средства выразительности. Проще говоря, больше думать о музыке, режиссуре, а не только уповать на «волшебные слова», которые уже мало кого удивляли. Кстати говоря, и упомянутый «эмоциональный фактор» действовал бы куда сильнее, умей музыканты как следует играть и петь... Но это был бы самый нелегкий путь, это означало бы ломку традиций «текстового» советского рока, заложенных еще в начале 70-х Андреем Макаревичем...

Перед лицом грядущих перспектив радикальная фракция рокеров осуществила попытку консолидации на фестивале в подмосковном Подольске. Поскольку слово «подпольный» уже никак не выглядело адекватным, был придуман термин «национальный (вариант — „русский') рок». Основными критериями «национальности» считались: а) озабоченность социальными (национальными) проблемами; б) противостояние «попсу» и коммерции. В Подольске выступили «Наутилус Помпилиус», «Телевизор», «Облачный край» (Архангельск), «Калинов мост» (Новосибирск), «Цемент» (Рига), «Хронопы» (Горький) и другие более или менее бескомпромиссные группы. (Странно, что не были приглашены «Звуки Му»: более «русского» рока,чем у них, я не слышал.) Играли, как и положено героям подполья, на холоде под открытым небом, а иногда и под проливным дождем.

Я не был на фестивале, но просмотрел видеозапись: впечатление осталось грустное. Во-первых, утомило тотальное фрондерство. Группа за группой из песни в песню повторяли очень похожие гневные обвинения в адрес гнусных «них» и выражали сочувствие униженным и оскорбленным «нам». Справедливые, конечно, сетования, уместная ирония, но скучновато. К тому же в этой всеобщей «левизне» был элемент своего рода конформизма, точнее «униформизма». Для политической партии это, может быть, и неплохо — но вот для искусства... Во-вторых, ужасный уровень игры и вообще музыкального мышления (было несколько исключений, правда). Если в эпоху квартирных концертов и подвальных сейшенов это было терпимо, в чем-то даже адекватно, то теперь резало слух. Явно прошло то время, когда халяву и убогость легко можно было оправдать аргументами типа: «Зато мы поем честно и от всей души...» К тому же, уж если говорить всерьез об оппозиции натренированной эстраде, — разве можно реально конкурировать с ней, обладая арсеналом наивной самодеятельности? Впрочем, о конкуренции речи не шло. Красивый тезис о «национальном роке» выродился, по сути, в отчаянный призыв: «Назад, в подполье!» Однако мало кто из музыкантов откликнулся на него с энтузиазмом.

Между тем происходящее «наверху» вновь дало поводы для пессимизма. Сначала — известные события, связанные с отставкой Б. Н. Ельцина. Затем — письмо трех писателей (Ю. Бондарева, В. Белова, В. Распутина) в газету «Правда», вновь призывающее к искоренению рока. Наконец, упорные слухи о том, что многострадальная «Рок-панорама-87» опять переносится (или отменяется). К счастью, последнего не произошло. Московские городские власти позаботились только о том, чтобы запретить какую бы то ни было рекламу фестиваля, а также наводнили Дворец спорта в Лужниках невиданным количеством милиции и дружинников. Несмотря на это, концерты проходили почти при аншлагах, в течение всех шести дней. Выступило несколько десятков групп, профессиональных и «клубных», со всей страны. Зияющим пробелом был Ленинград: большинство групп отказалось ехать в знак солидарности с запрещенными в Москве «Алисой» и «Телевизором»... Но в целом — грандиозное мероприятие.

Филармонические группы вновь доказали свою полную импотентность. Успех имели «АВИА», «Наутилус» и — довольно неожиданно — группы московской «Рок-лаборатории». (Хотя «Звуки Му» вновь не были допущены.) Сергей Попов (группа «Алиби») оказался автором самой популярной песни фестиваля, «Ответ „Правде'», с хорошей фразой о том, как хочется плюнуть вслед «вельможным черным „Волгам'». «Алиби» получили главный приз — электроорган «Электроника»... Не на шутку испугал публику маниакально-депрессивный квартет «Нюанс», играющий нечто среднее между фанком и арт-роком, но в сугубо истеричной манере. Пожалуй, их выступление было верхом музыкального экстремизма «Рок- панорамы». «Ва-Банкъ» во главе с бывшим дипломатом Сашей Скляром дал под занавес лабораторского шоу немного элегантного позерского панк-рока... Об остальном я умолчу, ибо оно того стоит. Выдохнув кислую громадину «Рок-панорамы», советский рок застыл в изнеможении. Под Новый год было минус тридцать.

Семнадцатого февраля в Ленинграде покончил с собой Саша Башлачев.

Я не думаю, что состояние дел в роке хоть как-то повлияло на его решение. И тем не менее смерть нашего лучшего (может быть, единственного настоящего) поэта точно совпала и символически обозначила конец одной эпохи.

1987 год, как мне кажется, был последним, сумбурным годом определенной формации советского рока. Той самой «классической» формации, что за-родилась в середине 60-х и постепенно развивалась под знаком запретов, изолированности от внешнего мира, идеализма и нищеты. Итоги этого развития неоднозначны. Есть достижения: несомненный духовный потенциал, чувство сопричастности и жажда правды, выраженные в лучших песнях, — а их были сотни и тысячи. Хороший уровень владения словом, заряженность на то, чтобы будить мысль... Все это позволило нашему року вершить свою тихую революцию в умах молодых людей в самые беспросветные годы, быть эмоциональным и психологическим тоником, а в каком-то смысле — и предтечей гласности. Можно сказать, что в специфических условиях нашей страны рок взял на себя функции, вообще не свойственные молодежной развлекательной музыке (каковым рок изначально и во всем остальном мире является). В этом его уникальность и в этом же — его обреченность... Ибо, по мере того как наше общество начало возвращаться к цивилизованным формам, стало очевидно, что духовная миссия рока в общем и целом исчерпала себя. Теперь его место надлежит занять тем, кому положено, — честной литературе, невымышленной истории, религии... А року, в свою очередь, предстоит занять место в своей культурной нише — той самой развлекательной и молодежной... К чему он, естественно, не готов. Не готов потому, что этой самой музыки, а уж тем паче веселья и жизнерадостности, в нашем роке (за редкими исключениями) никогда толком и не было. Даже ритм, строго говоря, мало какая группа может держать... Таков несомненный минус развития формации.

Итак, к началу 1988 года остались в неповторимом прошлом: запреты на жанр (осенние передряги были последней на моей памяти крупной акцией антирокового лобби), свирепая цензура (если говорить только о концертных выступлениях — то практически и цензура вообще), уравнительные или же нулевые гонорары, «невыездной» статус. Последние два года десятилетия проходят под знаком бурного развития двух новых процессов: перевода советского рока на рыночную основу и вовлечения его в международную тусовку. Начну с первого.

С внедрением хозрасчета и появлением концертных кооперативов у нас наконец-то стала возможной