Мама меня при встрече не узнала. Вместо девочки с хвостиками перед ней стоял ребенок, переболевший тифом. Бабушка решила, что я окосею, если мне будет лезть на глаза челка, и обстригла меня под самый корень, оставив миллиметровый чубчик спереди и куделек сзади.
– Что же ты наделала? – ахнула мама.
– Волосы были слишком мокрые, а ножницы – тупые. Волосы не зубы – отрастут. И вообще детей в год налысо стригут, чтобы косы гуще были, – ответила с вызовом бабушка.
Мама заплакала. Она боялась на меня смотреть.
– Зачем? Зачем? – всхлипывала мама, оплакивая мои белокурые локоны. – Такая была красивая девочка...
– Зато у нее появились ямочки на щеках, – похвалилась бабушка.
– И уши! – зарыдала мама с новой силой. – Лопоухие! И нос! За волосами их было не видно!!!
Бабушка зашла в дом, обиженная, что мама опять не оценила ее старания.
Ладно, волосы. После недели у бабушки я отвыкла есть в детском стульчике и со слюнявчиком. В деревне я ела в корыте, таком старом, железном, роняя кашу в воду. Там же и мылась.
– Зато она у меня сытая! – гордо говорила бабушка.
Вернувшись из деревни, я заговорила.
– Отдай, – сказала я маме, когда она спрятала от меня соску.
– Повтори, что ты сказала? – Мама смотрела на меня так, как будто я была неведомой зверушкой.
– Надо! – сказала я.
– Она заговорила! – закричала на весь дом мама.
– Что, что она сказала? – прибежал папа. – «Папа»? «Мама»?
– Нет, она сказала – «отдай» и «надо».
Папа тяжело вздохнул.
– Хотя бы не матом, – успокаивала его мама.
Дело в том, что Вася тоже заговорил после того, как вернулся от бабушки. Он очень четко произносил одно единственное слово – «б...дь».
– Нельзя так говорить! – кричала мама. – Это плохое слово. Скажи «ма-ма».
– Б...дь, – повторял Вася.
– Нет, Вася, нет! – уговаривала его мама. – Скажи «папа».
– Б...дь, – упорно говорил Вася.
– Зато ее можно отдавать замуж, – успокаивала папу мама, – она готова к жизни. Два главных слова знает. За себя может постоять. Не пропадет.
– Лучше бы она сказала «мама», – сокрушался папа.
Мама нарядила меня в красивое платье, чтобы пойти гулять. Я подошла к шкафу и достала трусы – с синими слониками, которые мне купила бабушка в местном сельпо. Надев их на голову, я пошла к двери.
– Можно вывезти девушку из деревни, но деревню из девушки – никогда, – философски заметил папа.
Бабушка, конечно, больше любит Васю. Одна стена спальни – с ее стороны – увешана плакатами вместо обоев, как делают подростки, чтобы, открыв глаза, видеть фотографии кумиров. Так вот, бабушка заклеила стену плакатами с изображением Васи. На одном плакате брат смотрит строго прямо на бабушку, на другом – улыбается и показывает большой палец. В гостиной на каминной полке стоят две декоративные тарелки, сделанные в Турции. Вася в образе рок-звезды – в темных очках каплевидной формы и со стоящими дыбом волосами. На другой Василий обнимает обезьяну. На книжной полке в ряд фоторамочки – Вася с вставленными на фотошопе ласточками, Вася с накрашенными губами и ресницами (это он участвовал в спектакле, играл матроса). Вася везде – фас, профиль, с животными, птицами, змеями, на открытках «Любимой бабушке на 8 Марта», на кружках и календарях. Еще у бабушки есть одна футболка с Васей на груди и три магнитика на холодильник, любовно сложенные в хрустальную пепельницу. В доме только одна мамина фотография – конечно же, с Васей. Причем мамы на ней почти не видно.
Мама считает, что из-за бабушки у Васи завышенная самооценка. А бабушка считает, что в самый раз, и она только этого и добивается.
С мамой бабушка вела себя совсем по-другому.
– Я красивая? – спрашивала мама бабушку, когда была маленькой.
– Вот исполнится тебе шестнадцать, переделаем тебе зубы, тогда ничего будешь. При правильном освещении, – отвечала она.
– А я умная? – делала еще одну попытку мама.
– Ну, надеюсь, тебе хватит мозгов удачно выйти замуж, – отвечала бабушка.
– А я талантливая? – с надеждой спрашивала мама.
– Нет, слава богу. На тебе природа отдохнула – ты не в меня пошла, значит, все таланты достанутся моему будущему внуку. А для этого мы исправим тебе зубы и выдадим замуж.
Бабушка у нас неугомонная. Совсем недавно она разбила машину и освоила беспроводной Интернет. Еще она хочет уехать кататься на горных лыжах и пойти учиться рисованию. Она может построить летний дом, три дня посидеть на новом крылечке и решить, что надо его превратить зимний. То, что для этого дом потребуется сломать до фундамента, бабушка считает мелочью. Она может нанять деревенских мужиков и в один день снести гараж, чтобы на этом месте поставить беседку. Новая беседка простоит три дня, и бабушка решит, что надо вернуть гараж на прежнее место, и начнет его возвращать. Она может затеять ремонт за три дня до наступления Нового года и успеть его закончить к бою курантов. Она может засадить весь дачный участок, еще вчера стоявший голым, взрослыми деревьями и будет несколько раз проезжать мимо, не узнавая его. Она просто не может ничего не делать.
Она захотела научиться водить машину, когда ей было уже за шестьдесят. Но я в этом не уверена. В смысле – в возрасте. Потому что бабушка иногда кричит, что ей уже семьдесят, а иногда доказывает, что всего пятьдесят.
Когда-то в молодости она водила мотоцикл, но попала в аварию и с тех пор за руль не садилась. Она не стала покупать права, чего опасалась мама, а совершенно официально пошла в автошколу. После второго занятия она пила коньяк со своим инструктором, директором автошколы и милиционером, которому должна была сдавать на права.
– Олюнь, – уговаривал ее милиционер, – давай я тебя сейчас права выдам.
– Не, не надо, – останавливал его директор автошколы, – завтра из газеты приедут, писать про нее будут – как про эту... ну, в нашу местную книгу рекордов, как самую ну, возрастную. – Директор поперхнулся, глотнул коньяка и приложился к руке бабушки. – Прости, Олюнь. Я не хотел... про возрастную.
Инструктор в это время предлагал ей руку и сердце. Вместе с правами, служебной машиной и пожизненным шофером в своем лице.
Но бабушка сказала, что будет ходить до конца и сдавать как положено.
– Ну, ты меня обижаешь! – развел руками директор автошколы.
– Слово женщины – закон, – перебил его милиционер.
Только инструктор ничего не говорил. Он давно спал на диванчике.
– Олюня наша приехала, – выходил встречать ее на порог автошколы директор. – Пойдешь на теорию? – спрашивал он.
– Да, – отвечала бабушка и с тетрадочкой под мышкой шла в класс.
– Олюнь, я тебе сам все расскажу, пойдем, а?
Моя бабушка – великий слушатель. Так умеют слушать немногие. Еще она умеет играть в преферанс, в шахматы и нарды, разбирается в коньяке, табаке и людях. Двадцать лет назад она была блестящим юристом по хозяйственному праву. За это время изменились законы, но не психология людей. Бабушка может подсказать, что делать, если речь заходит о разводе и дележе имущества.
В общем, она честно отходила на все занятия и в общем потоке сдавала на права, пресекая все попытки милиционера, который к тому времени стал другом семьи, привезти ей права на дом. Да, местное телевидение сняло про бабушку сюжет, который заканчивался тем, что она садится в свою новенькую машину красного цвета, машет рукой и уезжает. Бабушка действительно доехала до дома, но в ворота с первого раза не попала. Сдала назад и попробовала еще раз – опять не вписалась. В третий раз она
