– Надо будет написать с дороги, что мы уехали. Соседям или в церковь. Чтобы не волновались, не стали нас искать, – проговорил Влэд, когда город остался позади.

– Только не оставляй обратного адреса, – Элизабет не повернула головы, она смотрела в окно, на проплывающую мимо природу, которая успокаивала, принимала в себя. Элизабет и не предполагала, что она может стать частью природы.

Вчера целый день сыпал дождь, мелкий, противный, нескончаемый. Низкое небо, насевшее на верхушки гор, – влажно, сыро, холодно, а главное, отчужденно. Все вокруг сжимается, скукоживается, закрывает створки, дверцы, бутончики, все замыкается и не хочет больше впускать, делиться собой. В такие часы природа становится крайне эгоистична и живет только для себя. Как я сказала? Ах да – отчужденна.

В такие дни здесь, в утонувшей в облаках, холодной Швейцарии, все заражаются от природы сыростью и одиночеством – даже люди, даже животные, даже коровы на лугах, даже лошади в стойлах.

Но я знаю, что надо делать, чтобы не подхватить эту тоску и ноющий, надсадный дискомфорт. Надо оседлать мой великолепный «Порше» и гнать со скоростью… ну, как дорога позволяет, чтобы не нырнуть куда-нибудь с горы вниз.

Знаю, бабка за рулем «Порше», срезающая углы на поворотах, – забавная картина, но видите ли, чем глубже в старость, тем меньше я беспокоюсь об исходе. Кто знает, что лучше – в свободном полете закончить блистательным столкновением с каменной пропастью или в постели, в капельницах, с судном под самым… Впрочем, не будем про судно, в конце концов, мы не океанские капитаны.

Итак, я бы с удовольствием укатила отсюда на день-два в сторону Италии, там хотя бы водят не медленнее меня, не то что в осторожной, расчетливой Швейцарии. Доехала бы до солнца, до безоблачного неба – глядишь, и встряхнулась бы.

Как все же хорошо накрыть кабину матерчатым верхом, поставить Гершвина, нажать на педаль, утонуть в сиденье… и не думать, отключиться, забыть обо всем. Ну а когда забыла, отключилась, когда мозги прочистились скоростью, тогда в них начинают запархивать мысли – легкие, ненатужные, пропитанные крылатой свободой.

А какое счастье я приношу своими необузданными отлучками моему полигамному Карлосу! Я ведь ни в коем случае не беру его с собой, в автомобиле он совершенно бесполезен, а процессу мешает – мысли лишь при одном его виде разворачиваются и устремляются в противоположную сторону.

Да, хорошо бы укатить из этой насквозь промокшей пятизвездочной обители. Но не могу. Не на чем! Потому что мой шестикрылый Пегас, мой подозрительный мсье Тосс, позаимствовав мой блестящий кабриолет, сам, видимо, рванул в сторону веселой «Repubblica Italiana», к ее солнечным просторам и ее загорелым сеньоритам.

И получается, что я непозволительно доверчива к посторонним молодым мужчинам. Он ведь уверял, что всего на день-два уезжает, а уже третий пошел. И кто знает, вернется ли он вообще, мой пунктуальный Тосс? А может, потеряется? Напишет, что я задушена моим неверным наложником Карлосом, и я, глядишь, буду задушена. Ведь, как выяснилось, Анатоль имеет свойство предсказывать жизнь прототипов своих героев. А я самый что ни на есть прототип.

Как же скучно, когда нечего делать. Бассейн, сауна, массажи, косметический салон, – все уже использовано, исчерпано. Даже Карлос уже использован. Хотя и не исчерпан.

Ну хорошо, о чем еще написать? Похоже, у меня образовалась полная нехватка материала…

Разве что о моем путешествии с Влэдом. Тогда, много-много лет назад. Даже не лет – десятилетий. Конечно, это дело моего маститого сподвижника – повествовать о прошлом. Но раз он постыдно дезертировал, кто-то же должен оставаться на передовой.

Ну что сказать, в целом путешествие оказалось затянутым-перезатянутым, скучным-прескучным. То есть сначала было неплохо, даже весело – мелькание гор, лесов, полей, маленьких белых городков; резкий, упругий, словно надутый ветер, врывающийся из приоткрытого окошка машины. Заправки с деревенскими забегаловками, толстые блины с липовым сиропом, мороженое. А еще отели – разные, иногда подороже, чаще попроще, каждую ночь новые – мы редко оставались в одном на два дня.

Смена мест и впечатлений, конечно, развлекала, но и смена приедается, если она безостановочная. Поначалу мы собирались объехать всю нескончаемую страну – как там поется в патриотической песне: «От гор до прерий, от одного океана до другого», – осматривая достопримечательности типа Большого Каньона, но достопримечательностей оказалось так много, что скоро мне и из машины уже не хотелось выходить.

А еще утомляла постоянная сексуальная повинность – у нас практически сформировался жесткий график, этакое устоявшееся расписание. По утрам непременный минет, вечером, перед сном, – затянутое совокупление. Иногда еще приходилось отрабатывать и днем, но не всегда, только когда ему совсем не терпелось, и он становился жестким, и губы сжимались и исчезали с лица.

Сейчас я могу лишь реконструировать тогдашние свои чувства по отношению к щекотливой сексуальной обязанности. И когда я разбираю их по частям, раскладываю по полочкам, получается, что они были весьма противоречивы.

Ведь у подростков нет регулярной, ритмичной потребности в сексе. Во всяком случае, если сравнивать с потребностью сформировавшегося человека. Для подростка секс – способ познания мира, возможность удовлетворить свою любознательность, получить новые впечатления, игра во взрослость. Но любая игра рано или поздно может наскучить. Те м более, в одной и той же команде, тем более, когда нет ни любви, ни даже влюбленности, даже увлечения.

Поначалу факт присутствия Влэда, то, что он близок, доступен, подвластен мне, приносил успокоение. Я ведь, глупышка, была напугана, сильно поранена душой, с подточенными, перенапряженными нервами. А тут наличие мужчины внутри моего тела как бы гарантировало надежность и защиту.

Но юношеский организм быстро восстанавливается: страхи отошли, они уже не преследовали, необходимость в постоянной защите исчезла. Конечно, еще было чувство благодарности, все же он спас меня, но можно ли каждое утро отсасывать только из непомерно разросшейся благодарности?

В общем, вскоре мне стало скучно: постоянные перемещения, смена отелей утомляли, а о ежедневном сексе я стала думать, как о принудительной обязанности. Как плохой ученик думает, тяжело вздыхая, о домашних заданиях.

В итоге где-то через месяц-полтора я запросилась назад. Ну если не в наш городок, не в наш набитый призраками дом, то куда-нибудь недалеко, в восточном направлении, поближе к Атлантике. Главное, чтобы появилось стабильное жилье, чтобы не перемещаться постоянно. К тому же я соскучилась по сверстникам, по подругам, по мальчикам, по школе, а больше всего – по театру.

Вот такие наивные доводы я и выложила однажды перед Влэдом, требуя от него полной моральной перезарядки. Ведь даже электрическим устройствам нужна перезарядка, хотя они не всасывают в себя по утрам с полной эмоциональной отдачей, человеческой теплотой и шумными придыханиями.

Но вдумайся, мой великолепный, глубокий, психоаналитический читатель, что может подросток, пусть и девушка, пусть и попробовавшая дурмана, пусть и впустившая внутрь себя двух-трех мужчин? Что она может по сравнению со взрослым, прожившим жизнь, многое испытавшим и оттого изощренным человеком? Ничего она не может! Ее детское представление о мире располагается в линейном измерении, по горизонтальной оси, как она называется… кажется «Х». Плоско и беспомощно поверхностно.

Иными словами, подростком легко манипулировать. Особенно, когда им манипулируют взрослые, матерые особи. Особенно, когда они мужские.