Она молчала. Рэндольф надеялся, что она купилась на его рассуждения. А почему бы и нет? Самая правдоподобная ложь всегда основывается на правде.
– Прямо целая лекция, – наконец заговорила Пич. – Вы меня почти убедили. Сколько раз вы репетировали эту речь, пока не получилось как надо?
– Боюсь, я вас не понимаю, Пич. Что-то вы сегодня не в духе. У вас что, какие-то неприятности? Может, в личной жизни? Может, вам стоит с кем-нибудь поговорить?
– А может, вы не будете совать свой нос в чужие дела?
Сперлинг с тоской подумал, что она и есть его дело. Он так надеялся, что она обо всем забыла, а теперь придется снова звонить своим работодателям и сообщать им, что Пич может им угрожать.
– Пожалуйста, передайте матери мой горячий привет. Если я когда-нибудь смогу быть вам полезным, обращайтесь ко мне без всяких колебаний.
Он положил трубку, затем набрал номер в Вашингтоне. Он слушал гудки и нервно барабанил пальцами по столу. Пич сама не понимала, что играет с огнем.
Когда голос в трубке замолчал, Пич почувствовала облегчение. Разговаривать с Рэндольфом было все равно что смотреться в кривое зеркало. Он умел так все исказить, придать новый, неожиданный ракурс, что у нее начинала кружиться голова.
Она спрятала в карман карточку агента, подошла к столу и задумалась. Неужели она выставляет себя на посмешище, пытаясь выяснить, что хотел сказать отец? Неужели ее заставила заняться расследованием лишь скука, как намекал Ари? Она размышляла об этом полчаса, но так и не пришла к какому-нибудь выводу.
Хлопнула входная дверь.
– Пич, дорогая, ты уже приехала? – раздался голос матери.
– Я в кабинете, – отозвалась Пич.
– Я так рада, что ты вернулась! – воскликнула Белла, входя в комнату. – Думала, ты еще задержишься. Ты, наверное, слышала о Берте?
– Нет, я ничего не слышала. Это связано с журналом?
– О Господи, так ты ничего не знаешь! Об этом передавали по всем местным новостям.
– О чем передавали?
– О Берте.
– Это связано с его работой? С фотографиями?
– Нет, работа тут ни при чем. Сядь, а я приготовлю тебе выпить. Тебе это будет необходимо.
Белла налила в бокал коньяк и сунула его Пич.
– Я не смотрела телевизор со времени своего отъезда, – сказала Пич. – Скажи наконец, что случилось?
– Два дня назад кто-то стрелял в Берта.
Пич ахнула:
– Стрелял? Пиф-паф, и ты готов, в этом смысле?
– Именно так. Он ехал за мной, чтобы отвезти поужинать, когда кто-то выстрелил в него.
Белла права. Ей действительно необходимо выпить. Пич сделала большой глоток. Жидкость обожгла ей горло, согрела похолодевшее сердце и вызвала обманчивое ощущение благополучия.
– Зачем кому-то убивать Берта? Он один из самых славных людей на свете. Он… то есть с ним все будет хорошо? – спросила Пич запинаясь.
Белла присела рядом и нежно погладила Пич по голове, как тогда, когда Пич была маленькой. Этот нежный жест чуть не доконал Пич. Она почувствовала, как глаза наполняются слезами – за Берта, за себя, за всех несчастных, потерянных, одиноких людей в мире.
– С ним все хорошо. Я только что из больницы, он уже донимает врачей просьбами его выпустить. Конечно, некоторое время его еще подержат, учитывая серьезность ранения и большую потерю крови.
– Полиция выяснила, кто это сделал?
Белла покачала головой:
– Никто ничего не видел. А Берт помнит только, как сверкнуло дуло пистолета.
Ари стоял в ожидании одного из лифтов в Центре Аллена, когда кто-то подошел к нему сзади. Он обернулся и увидел Синди Даунинг, держащую в руках плюшевую игрушку – необычайно уродливого пурпурного динозавра с широкой пастью.
– Я так рада, что догнала вас, пока вы не ушли. Звонила в больницу, чтобы узнать, как себя чувствует Берт, но они мне ничего не сказали. Я принесла это ему, чтобы развеселить, – произнесла она, показывая ему игрушку.
Ари даже моргнул – такое жуткое впечатление производил этот зверь. Как, интересно, он может развеселить?
– Как вы заботливы, – выдавил он из себя.
– Я хотела подарить ему нечто особенное, чтобы он знал, что я молюсь за него изо всех сил.
– Ваши молитвы должны быть действеннее, чем у многих других.
Ее голубые глаза широко раскрылись.
– Что вы имеете в виду?
Голубые глаза? Разве в тот последний раз, когда он в них заглядывал, они были не зелеными?
– Ваша мать чудесным образом выздоровела. А вот теперь и Берт тоже. Через несколько дней его должны выписать домой.
– Благодарение Богу, – ответила Синди, хватая Ари за предплечье и стискивая его бицепс, будто помидор, пробуемый на спелость. – Я так о нем беспокоюсь. У полиции есть какие-нибудь предположения, кто это сделал?
– Пока нет. Вы же знаете о правиле семидесяти двух часов.
– Нет, что это такое? – Синди прижалась к нему всем телом. Черт, еще немного, и она на нем просто повиснет. Где же этот лифт?
– Если преступление не раскрыто за первые семьдесят два часа, есть большая вероятность того, что оно вообще никогда не будет раскрыто.
– Вы хотите сказать, что мужчине, стрелявшему в Берта, все сойдет с рук? Как ужасно! Похоже, в наше время никто не может чувствовать себя на улице в безопасности.
– Почему вы сказали «мужчине»? Вы что-то об этом знаете?
Ресницы Синди задрожали, словно крылья летучей мыши.
– Нет, я просто так сказала. Не могу представить, чтобы женщина могла совершить такое.
Ари тоже не мог. И все же пуля, которую извлекли из груди Берта, принадлежала пистолету калибра 0.22, а мужчины, как правило, не пользуются таким оружием.
– Возможно, просто стреляли из проезжавшей машины наугад. Может, какой-нибудь подросток из молодежной банды решил показать дружкам, какой он крутой. – Наконец-то приехал лифт. Ари взял динозавра, сунул его под мышку и шагнул в кабину. – Я передам Берту, что вы о нем спрашивали.
– Пожалуйста, передайте, – сказала она, глядя на него своими странно блестящими голубыми глазами.
В лифте Ари смог немного перевести дух. После разговора с Синди ему каждый раз становилось не по себе. Кстати, ему казалось, что она недолюбливала Берта. Оказывается, нет. Она даже позаботилась о том, чтобы купить ему подарок. Возможно, вкус у нее отвратительный. Но зато намерения просто прекрасные.
Ладно, хватит о Синди. Мысли снова и снова возвращались к Берту. Какое счастье, что он остался жив! У него не так много друзей, чтобы позволить себе потерять одного из них. Дьявол! У него нет ни одного друга, кроме Берта. Да ему и не нужен был никто, пока в его жизнь не вошла Пич. Только он имел в виду вовсе не дружбу, когда позволял себе о ней думать.
Когда Ари вошел, Берт сидел на постели. Возле него уже не было стойки для внутривенных вливаний и прочего медицинского оборудования. Да и на вид он был свеженький как огурчик.
– Ты чертовски хорошо выглядишь для человека, который едва разминулся с костлявой и ее косой, – заметил Ари, пододвигая стул.
– А ты выглядишь совершенно по-дурацки с этой… э-э… штукой в руках, – парировал Берт. – Если это
