Арбитр Долт нахмурился:

– Возбужденное «Банком Куни» против «Эттилии Гаргантир» дело действительно весьма неординарно. В сложившихся обстоятельствах единственное, что я в состоянии сделать, это вынести как можно более беспристрастное решение, не принимая во внимание прежние деяния тяжущихся сторон. Такая позиция вполне согласуется с моей внутренней глубокой убежденностью в том, что каждое дело должно рассматриваться с учетом его специфических особенностей. Поэтому, несмотря на всю свою приверженность к неукоснительному соблюдению процедурных вопросов в полном объеме, я на собственный страх и риск согласен выслушать показания этого человека на закрытом судебном заседании. Можете пригласить его в мой номер в гостинице «Кафедральная» ровно через два часа. Видит небо, я делаю все, что могу, во имя беспристрастности и справедливости!

Оттил Пеншоу улыбнулся и робко произнес:

– Не угодно ли вам пройти прямо сейчас в выбранное мною место для проведения закрытого судебного заседания?

– Исключено.

– Вам должна быть понятна та тревога, которую испытывает лицо, чьи интересы я представляю.

– Если бы жизнь его была безупречной, он мог бы шагать по ней с гордо поднятой головой, не задумываясь, как и куда ставить ноги.

– Что-что, но шагает он по жизни ох как небрежно. – Оттил Пеншоу поднялся и на несколько мгновений застыл в нерешительности, затем произнес с наигранной учтивостью: – Я сделаю все, что в моих силах.

Апартаменты, предоставленные лорду Верховному арбитру, были самыми роскошными из всех, которыми располагала гостиница «Кафедральная», и включали в себя даже просторный рабочий кабинет, обставленный антикварной мебелью. Сам арбитр восседал в огромном кресле с массивными подлокотниками. Он и сейчас предпочел облачиться в соответствующее его роли одеяние, чтобы подчеркнуть торжественность и официальный характер осуществляемой им процедуры. Мертвенно-бледная тонировка лица, впалые щеки, острые скулы и короткий прямой нос резко контрастировали с роскошными черными кудрями парика, ношение которого строжайше предписывалось закосневшим в традициях протоколом веганского судопроизводства. Руки арбитра, крепкие и жилистые, с сильными прямыми пальцами, также казались несколько не свойственными человеку такой профессии. Они куда в большей степени были похожи на руки человека активного образа жизни, привыкшего пользоваться различными инструментами и оружием.

В напряженной позе прямо напротив арбитра сидел Джиан Аддельс. Беспокойство, испытываемое им, было настолько велико, что он с превеликим удовольствием предпочел бы сейчас находиться в каком- нибудь другом месте.

Прозвучала мелодичная трель. Аддельс поднялся, прошел в прихожую и прикоснулся кончиком пальца к дверной кнопке. Входная дверь скользнула в сторону, пропуская внутрь Оттила Пеншоу и высокого, несколько тучноватого мужчину в белом плаще с капюшоном. Под капюшоном виднелось темно-бронзовое лицо, плоское и невыразительное, с пухлым носом, мясистыми губами и круглыми черными глазами.

Арбитр Долт повернулся к Оттилу Пеншоу:

– Познакомьтесь с адвокатом истца, достопочтенным Джианом Аддельсом. Я счел необходимым пригласить его на нашу встречу, поскольку может так случиться, что решение по данному делу будет вынесено прямо здесь, в ходе разбирательства, которое сейчас начнется.

Оттил Пеншоу понимающе кивнул:

– Не смею возражать, Ваша Светлость. Разрешите представить вам главного свидетеля со стороны ответчика. Позволю себе не называть его имени, чтобы никого не смущать…

– Как раз наоборот, – воспротивился арбитр Долт. – Мы ведь здесь собрались именно для того, чтобы произвести идентификацию личности свидетеля и получить от него четкие и недвусмысленные показания… Итак, сэр, назовите ваше имя.

– У меня было много имен, арбитр. Под именем Лене Ларк я вступил во владение звездолетом «Эттилия Гаргантир». Выступая в качестве владельца этого корабля, я не совершил никаких действий со злым умыслом или из желания отомстить. Я не имею никакого отношения к сговору, в котором обвиняет меня «Банк Куни». Во всем, о чем я только что здесь сказал, я готов поклясться самой страшной для себя клятвой.

– При рассмотрении дел такого рода законом предусмотрено нечто более серьезное, чем самые страшные клятвы. Адвокат, сделайте одолжение, пригласите старшего делопроизводителя.

Джиан Аддельс открыл дверь в одну из смежных комнат. В кабинет Верховного арбитра вошел старший делопроизводитель, толкая перед собой колесную тележку с комплектом приборов, предназначенных для идентификации личности.

– Шеф, – отбросив условности, обратился к старшему делопроизводителю арбитр Долт, – предоставьте этому джентльмену возможность доказать подлинность своих высказываний.

– Сию минуту, Ваша Светлость, – ответил делопроизводитель и подкатил тележку к мужчине в белом плаще. – Сэр, этот прибор анализирует эманацию, исходящую из ваших центров высшей нервной деятельности. Обратите внимание на светящийся индикатор: зеленое свечение подтверждает истинность ваших высказываний, красное – ложность. Я должен приложить датчик к вашему виску, позвольте приподнять капюшон.

Отступив на несколько шагов, мужчина в белом плаще что-то раздраженно прошептал Оттилу Пеншоу. Тот ответил ему неким подобием улыбки и сокрушенно пожал плечами. Старший делопроизводитель, осторожно отогнув край капюшона, приложил к виску мужчины датчик и закрепил его полоской липкой ленты.

– Адвокат Аддельс, – произнес арбитр Долг, – задавайте интересующие вас вопросы, но только такие, которые касаются идентификации личности этого джентльмена и выяснения побуждений, которыми он руководствовался в то время, когда были совершены проходящие по данному делу правонарушения.

– Осмелюсь предположить, Ваша Светлость, – вкрадчиво произнес Оттил Пеншоу, – что гораздо большей беспристрастности можно было бы достичь, если бы вы сами взяли на себя труд формулировать задаваемые вопросы.