как-то снимало любые возможные напряжения в общении. Ну свой со своими. Доброй школы босс. – Я так и думал. А кто командир – можно спросить?

Какие секреты, решил Шурка.

– Капитан первого ранга Ольховский. А почему вы, собственно, спрашиваете?

– Имею серьезное предложение, – улыбнулся мужчина. – А имя-отчество?

Ольховский сидел в каюте за столом, подперев кулаками виски, и углубленно перечитывал Морской Устав. Мысленно он выкручивался перед судом офицерской чести, каковым для простоты и наглядности представлял собственную совесть. Методом перебора соотнося все эволюции Авроры с различными статьями Устава, он находил между ними все больше соответствий и связей – пусть косвенных, отдаленных, отвечающих скорее духу статьи, нежели букве. Это укрепляло его в сознании правоты и даже правомерности своих действий и благотворно влияло на нервную систему, изрядно истрепанную. Чем лишний раз подтверждается, что он был интеллигент, не лишенный вредной для офицера склонности к рефлексии.

Шурка постучал и доложил.

– Почему посторонний на борту? – тяжело спросил Ольховский.

Игнорируя тон и суть вопроса, мужчина отстранил Шурку и вошел с естественностью равного и званого гостя.

– У меня предложение, – повторил он. – Не позволите ли присесть, господин командир? Или мне лучше обращаться товарищ?

– Слушаю, – бросил Ольховский, не снисходя отвечать.

Мужчина сел без приглашения, непринужденно и с приветливым видом.

– Петр Ильич, простите пожалуйста, вы могли бы ответить, кто за вами?

– За мно-ой? – протянул Ольховский с неожиданным богатством модуляций. – А вот на это… друг вы мой незваный!… я должен дать ответ не вам. Совсе-ем не вам. – Мысленно он как бы продолжал еще диалог Устава с долгом. – Вы меня поняли? Кто вы такой, черт возьми, и почему я вас здесь терплю?!

– Так, – спокойно сказал мужчина. – Допустим. Понимаю. Считайте, что я представляю интересы этого города. Теперь позвольте сказать. Я знаю, что некоторые вопросы… скажем так, в этом городе, не решены. Я всегда готов решить их мирным путем, соблюдая интересы всех сторон. Я должен был… быть готов к вашему визиту, меня предупреждали, это правда. Признаю. И я ценю сдержанность, так сказать, пока… ваших мер.

– О чем вы, черт подери, толкуете?! – перебил Ольховский. Шурка со стороны отметил, что его задранные брови вполне могут читаться как нарочитая без старательности имитация удивления – и вдохновенно вмешался:

– Господину капитану первого ранга официально невозможно знать все. – За спиной визитера он делал отчаянные рожи Ольховскому, на что тот, пытаясь въехать в необъяснимую ситуацию, ответил угрюмым сопением.

– А ты чего рожи корчишь?! – взорвался он.

Мужчина оглянулся на Шурку, как на союзника в чужой крепости – послал понимающий взгляд.

– Хорошо, – сказал он. – Я готов пойти навстречу. Я принимаю предварительные условия, и в любой момент готов к конкретным переговорам, только дайте знать. Единственное, о чем я прошу: сейчас у меня физически нет всей суммы. Деньги вложены в дело, откат верный. Я прошу предоставить мне отсрочку еще на три дня. Потом можете включать счетчик, слать пацанов – я отвечаю.

Ольховский откинулся в кресле и раздул ноздри. Шурка понял, что подвергнут кастрации, протянут на лине под килем и на том же лине, с которого еще капает, повешен на нок-рее. Он дернулся всеми суставами, как паяц, через которого пропустили электрический разряд. Командир прохрипел невнятное и тяжелым движением век показал, что принимает информацию к сведению и не исключает возможность договориться.

– Все, что у меня есть сию минуту, – это тридцать тысяч наличными… и еще кое-что в счет уплаты. Вы согласитесь взять?

Шурка отчаянно артикулировал, тараща глаза ромбами.

– К-ха, – сказал Ольховский. – К-хе.

– Допустим, – сказал он.

– Означает ли ваше допустим, что вас устраивает мое предложение?

Шурка, бешено соображая, кивал с риском стряхнуть голову с позвоночного столба, шея трещала и рассыпалась от тряски.

– В том случае, если все остается без всяких последствий, – как бы на ощупь перешел Ольховский на казуистику гостя, когда говорилось все, и при этом ничего не называлось. Ох нелегко разбираться по понятиям, – безуспешно пытался соображать он.

– Разумеется! – облегченно расцвел мужчина. И обернулся к Шурке: – Позови моего пацана из катера, пожалуйста.

Пацан, привязав катер к штормтрапу, пришел со своим саквояжем. Он молча поставил саквояж у ног хозяина и отступил, заняв место по чину рядом с Шуркой.

Мужчина открыл саквояж и вынул сигарную коробку. Поставил на стол перед Ольховским:

– Прошу вас, Петр Ильич.

Каперанг открыл розоватый кедровый ящичек с изящным золотым тиснением и латунным замочком. Внутри лежали три пачки по десять тысяч долларов.

– Это все? – без всякого выражения спросил он.