законами механики, а вертикально вверх, как взлетающая кошка, ухватил флаг за свисающий угол и сдернул, свободной рукой успев поймать летящие отдельно очки.
– Откуда красный флаг на гафеле?
– Это, вроде, не флаг, – ответил Сидорович.
– То есть?…
– Это, вроде, трусы.
– Что?…
– Точно трусы. Спортивные.
– Чьи?
Трусы подняли, растянули. В начинающихся сумерках прочли вытравленное ляписным карандашом изнутри под резинкой:
– Прин-сип… Это Грунины трусы, товарищ капитан первого ранга.
– Баталер!!! Откуда у матроса красные трусы!!! Может, еще кружевное белье у кого-то есть?! Сюда этого мудака!
Груню извлекли из слесарки, где он отрабатывал наряд, подтачивая соединительные кольца для подключения забортных водяных шлангов.
– У нас возникла мысль в воскресенье сыграть с местным населением в футбол, – пояснил он. – Я и постирал.
– А почему вывесил на гафеле?… идиот! идиот!
– В машине товарищ капитан-лейтенант запретил. А тут ветерок. А боцман сказал, чтоб я не вздумал нигде на леерах и надстройках сушить. А про гафель ничего не сказал.
Кондрат взвыл.
– Господи, – воззвал Колчак. – Не за то прости, что не верую, а за то, что не утопил давно эту суку. Рви!!!
Груня посмотрел на него с мучительным недоумением. Затем возникло впечатление, что в голове у него что-то переключилось, взгляд и весь облик сделался затравленным и готовным, даже казалось, что он опустился на четвереньки, чтобы придать себе еще более виноватое собачье выражение. Он вцепился в злосчастные трусы, дернул, наступил ногой и рванул – раздалось слабое подобие выстрела, ткань треснула и разошлась.
– Топи!
Два влажных комочка улетели за борт.
– Боцман!
– Есть.
– Двадцать линьков! По ягодицам! Об-на-женным! Только не на палубе. Сейчас!
– Есть.
– Полудюймовым шкертом. С узлом!…
Разрешив таким образом конфликт ко всеобщему облегчению, он вынул обойму и выбросил патрон из патронника: покатившийся по палубе патрон мгновенно поймали, подали, стали улыбаться.
– Прошу запомнить всех, и в первую очередь – уважаемого председателя революционного военного комитета, какового сейчас не шлепнул только по своей офицерской выдержке.
– Так точно, – сказал Шурка, взвешивая, не пора ли распустить эту вредную для здоровья своего председателя организацию. Все равно – уже дошли…
– Отправлять командира в сумасшедший дом никому из вас, сволочей, я не позволю. А он был сейчас к тому близок. Если же еще раз повторится нечто подобное – реввоенсовет ликвидирую. Можете понимать это как хотите. А узнаю, что у кого есть красные трусы – лично отконвоирую вообще без трусов в гей-клуб, такой в Москве есть, и прослежу, чтоб использовали без вазелина. Вопросы?! Разойдись!!
– 6 —
В двадцать один час все собрались перед телевизором. Ждали своего сообщения. Прошли события в Чечне и на Балканах, прения по бюджету в Думе, сообщение пресс-секретаря о здоровье президента, полноценно работающего с документами в Барвихе, наводнение в Китае – после чего пошли реклама и футбол.
Напряжение сменилось недоумением. Злой Ольховский начал дозваниваться на телевидение, и сумел даже прорваться в редакцию новостей, где никто ничего не знал. Позвали кого-то компетентного.
– Представьтесь, пожалуйста, – предложил вежливый казенный голос.
– Аврора! Слышали?
После недолгого молчания голос с почтительным придыханием осведомился:
– Простите, пожалуйста, вы – Яков Беме?
– Что еще за бе-ме!? Какой Яков! – взорвался Ольховский. – Тыкову дали тыблоко!
– Что? Кому дали? Вы можете повторить?
– Вам был передан пакет с сургучными печатями с крейсера Аврора. Вы его получили?
