Читая стихи Александра Величанского, живя с ними, мы попытаемся снять то самое бремя по мысли Шестова, по мысли, которая так занимала поэта.
Александр Величанский рано умер, но многое успел…
Мои стихи корочеиюньской белой ночи,но долгим свежим сумраком окружены они.И вы о них мечталисреди стекла и сталив казенные безжизненные дни.ВОСПОМИНАНИЯ О СУЩЕМ
1969–1970
Эту серую сиреньпомню я прекрасно.Было сыро во дворе,в небесах ненастно.Пахло свежею травой,сладкой тонкою листвоюлет за двадцать до того,как мы встретились с тобою.«Научусь тебе, мгновенье…»
Научусь тебе, мгновенье:ты – последний медный грош — позади одно забвенье,и в забвенье ты уйдешь.Неразменный миг отрады,и мучений вечный миг,и еще чему-то надонаучиться мне у них.Ты прости моим словам.Я твое дыханье слышу.Дождь трепещет, данный свышепотемневшим деревам.Сада смутную красудождь тишайший не пугает:я ведь теми же губамиэто все произнесу.Почернеют звезды,задохнется слово,запрокинет головусосен крутизна.Этот дождь тишайшийнами зацелован,и на наших лицахутра белизна.Вдали вдоль погодыплывут пароходысовсем невесомыеиздалека,а мы остаемся,а мы остаемся,как этот песок,насчитавший века.О, этот миг пропащий,куда же ты пропал? —на пляже барабанщикстучался в барабан —он был едва заметен —был маленький совсем,и вот сейчас поэтомуисчез он насовсем.Время небывалоеуплывало,и рябина алаягоревала,и погода белаявечером, когдане уходит милаяникуда.Потянулись минуты,потянулись часы.Облака почему- точрезвычайной красы.О, помедли хотя быты, земная теплынь,красноватый сентябрь,голубая полынь.Проходи расставанье,день, сменись на другой!Да хранит расстояниесвой подземный покой.«Ты не плачь, моя прекрасная…»
Ты не плачь, моя прекрасная,я молиться научусь,чтоб печаль твоя безгласнаяполегчала хоть чуть-чуть.Ты не плачь, моя печальная,это мне не по плечу —чистым золотом отчаяньяя за это заплачу.По чужим октябрямчьи-то птицы кричали,в чьих-то парках трещалилистопадов слои…Мы с тобою ещеникогда не встречались,и теперь наконец-тоэто нам предстоит.«И вдруг она покинула меня…»
И вдруг она покинула меня,на миг один с листвой смешавшись павшей.Был ветер, волосы ее едва трепавший,и был октябрь на исходе дня.Она мелькнула в обнаженной чаще,где водоросли дерев прозрачны и стройны,и ослепленный близостью щемящей,я не узнал ее со стороны.«Не заходите в березняк…»
Не заходите в березняк,когда затих его сквозняки листьев серая трухалежит на дне березняка,когда чуть теплится денекв берестяном его дыму:он тоже слишком одиноки не до вас теперь ему.«Столько нежности сжалось во мне…»
Столько нежности сжалось во мне,столько горькой тоски по тебе я вобрал в свою душу,что порой удивительно даже,как ты можешь еще оставаться вовне,как ты можешь еще оставаться снаружи —на чужбине ноябрьской стужи,на бульваре пустом с ледяною скамьей наравне.Осени плачевнойнаступил черед —листьев предвечернихкончен перелет.Легкое ненастьезарослей лесныхнад опавшим настомсолнечной листвы.Увяданья влага —выжимки лучей.В глубине оврагапочернел ручей.Так на нас с тобоюсквозь стволов зазордикою ордоюнаступал простор.И в последних числахмертвой тишиныслышишь: это смысломмы окружены.«А если вправду только грусть…»
А если вправду только грустьнас с мирозданием роднит,пусть утолит молчанье устхолодной осени родник:октябрь догорит дотла,природы кончится полет,и наши бренные тела —тепла последнего оплот.«Твое дыхание все призрачней и тише…»
Твое дыхание все призрачней и тише —сейчас и я усну тебе вослед.Ты рядом теплишься, чуть видишься и дышишьи ты, двоясь, приснишься мне во сне.Жилья чужого глохнут водостоки,чужой рассвет за окнами затих.Мы никогда не будем одиноки —ни наяву, ни в страшных снах своих.Мы долго искалиНикольскую церковь.Качались в каналемоторные лодкии цепи.Мы так хохотали,что было прохожим неловко.Бежали без удержу.И улыбались бесцельно.Потом мы курилина скверике буром и редком.Расправив платок, ты покрыла открытые пряди.Потом оказалось, что вовсе размазались веки,и ты рисовала их,в зеркальце смутное глядя.Никольская церковь в ветвях пустовавших висела.Кормить голубей запрещалось на дворике ровном.Стесняясь друг друга,вступили мы в сумрак огромный.Но служба окончилась.Церковь почти опустела.«Есть тишь царскосельского чуда…»
Есть тишь царскосельского чуда,спокойствия царская тишь:вершины исполнены гуда,и листья летят ниоткуда,плывут по поверхности пруда,где плавают отблески лишь.Листвы годовалая груда,и весь этот мир под листвой —забвением скрытое чудо:листы на поверхности пруда,вершины старинного гуда —всей нашей души естество.Приходит оно ниоткуда,отвека навеки дано,и отблески листьев повсюду —и в небе, и в проблесках пруда.Спокойствие свойственно чудуи свойственно очень давно.Тяжелый снежный лесв слепящей белой пенеот солнца спрятал тении в глубине исчез.Там столько лет подрядстволы