Дзиро Тода был тот самый парень, которому в баре разбили бутылкой голову. В клинике он провел уже четверо суток. Кровотечение прекратилось, и рана немного успокоилась, но при ходьбе Тода до сих пор ощущал легкую дурноту и головную боль. Три глубоких шрама, пересекавшие лоб и правую щеку, местами гноились, и, когда Тода шевелил губами, от боли его лицо сводило мучительной судорогой. Он потерял много крови, и ему необходимо было остаться в клинике еще по меньшей мере дней на пять, пока не снимут швы, но вчера вечером старшая медсестра совершенно неожиданно велела ему готовиться к выписке.

– Когда меня сюда привезли, то внесли только тридцать тысяч иен. Я, конечно, понимаю, что эти деньги вот-вот кончатся, но… – Тода говорил едва слышно. Видевшие Тоду в тот памятный вечер ни за что не поверили бы, что у него может быть такой слабый голос. – И все же я думал, что меня еще подержат здесь… Неужели эти тридцать тысяч уже кончились?

– Это потому, что вас поместили в палату, которая стоит три тысячи иен в день, – словно оправдываясь, объяснила Акико.

– Да я только вчера впервые услышал об этом!

– В тот день из всех свободных палат эта была самая дешевая.

– Меня привезли в таком состоянии, что я, естественно, ничего не помню.

– Вы же не застраховались на случай болезни – вот и результат.

– Извините…

– Помимо платы за место в клинике, надо учитывать стоимость операции и лекарств, – снова вступила в разговор Акико.

– Да при чем тут деньги?! – неожиданно взорвался Кобаси. – При чем тут страховка?! Какое значение имеет стоимость палаты?!

Акико испуганно замолчала.

– Есть деньги, нет их – разве это должно влиять на госпитализацию или выписку больного? Критерий может быть только один – состояние человека! – Как всегда в минуты гнева, у Кобаси мелко дрожали уголки губ. – А в этой клинике только и слышишь: деньги, деньги!..

Пытаясь овладеть собой, Кобаси стиснул руки и уставился в пространство.

Потрясенные вспышкой Кобаси, Акико и Тода молчали. Наконец Тода виновато сказал:

– Денег у меня не было, а я еще так глупо себя вел… Затеял эту дурацкую ссору…

Кобаси молчал.

– Когда я напиваюсь, то плохо соображаю, что делаю…

– Теперь поздно говорить об этом. Тода снова опустил забинтованную голову.

– Что за человек эта старшая сестра! – с досадой воскликнул Кобаси.

– Она ни при чем. Это моя вина: я не заплатил…

– Да что ты каешься? Может, ты сам хочешь, чтобы тебя вышвырнули отсюда?

– Нет, что вы! – испуганно запротестовал Тода.

– Тогда не болтай глупостей.

– Понятно.

– Ты еще не здоров. Раны гноятся, тебя подташнивает, и голова болит, так?

– Так.

– Задумайся над этим серьезно.

– А разве можно еще что-то сделать?

Кобаси нервно вытащил сигарету. Действительно, что тут сделаешь? Отругал Тоду, но и самому в голову ничего не приходит…

Акико взяла лежавший рядом со стерилизатором спичечный коробок и положила его перед Кобаси.

– Сколько у тебя сейчас денег?

– Тысяч пять-шесть.

– Пять-шесть… – задумчиво пробормотал Кобаси, поднося зажженную спичку к сигарете. – Ты вообще- то чем занимаешься?

– Играю в джазе.

– В кабаре?

– Вроде того…

– А те, что приходили с тобой в клинику, – они тоже из джаза?

– В общем, да.

Ответы были весьма неопределенными. Джазист… А медсестры говорят, что дружки, приходившие его навестить, все как один – форменные бандиты. Так что эти россказни о джазе… Что-то не очень верится.

– А у своих друзей ты больше не можешь занять?

– Э-э-э, они… я… – промямлил Тода и умолк.