прямо о том, что считают Фредрика непригодным к какому-либо делу. Мать прибегала к намекам и употребляла такие слова, как 'мечтатель' или 'книгочей, не способный на поступки'. Элида упрямо отвечала, что девушка, решившая выйти замуж за Фредрика, непременно должна иметь среднее образование. Он — бесценный дар судьбы.
Элида была готова родить ему одного, даже троих детей. Но рожать через год по ребенку — это уже слишком! Впрочем, вслух она этого никогда не говорила. Да, собственно, и не думала. А уж когда дети появлялись на свет, ни за что не согласилась бы потерять хотя бы одного из них. Со старшими — Хильмаром, Селине, Фридой, Рагнаром и Анни — все было в порядке. Средние — Эрда, Карстен и Хельга — тоже уже обходились без постоянного материнского надзора. Но Агда еще много плакала и требовала внимания.
Только Фредрик знал о том несчастном случае, когда на кухне Элида на минутку отвернулась, чтобы снять с огня убегавший кофе. Двухмесячная Агда упала с кухонного стола, и в головке у нее как будто что-то повредилось — она не могла не плакать. А сегодня еще эта шишка на голове!..
Случалось, Элида наказывала детей, чтобы напомнить им, что главная в доме она и что последнее слово должно быть за ней. Фредрик же считал, что любое насилие вызывает только насилие. Не следует чему-то учить детей таким образом. Он мог часами сидеть на кухне и внушать маленьким грешникам, что они не правы, пробуждая в них раскаяние. Человек обладает разумом, к нему и следует взывать родителям, считал он. И уж ни в коем случае не бить неразумных детей. Элида не была уверена, что его долгие проповеди полезнее для детей, чем ее подзатыльники. Но обычно, когда случались провинности, на месте оказывалась только она.
Однако сегодня ей было некогда с ним ссориться, сначала надо было выйти в уборную. Из-за своего больного сердца Фредрик не годился для ссор. Строго говоря, он не годился и для того, чтобы быть хозяином усадьбы или рыбаком. Но на что же им тогда жить? Как она может хоть в чем-нибудь упрекать его? Мужчину, который, приходя домой с поля или с моря, всегда моет руки! Не обращает внимания на то, что она утратила былую легкость в обращении, и не меньше, чем она сама, горюет над ее выпавшим зубом!
И зачем только она нагрубила ему сегодня! Этим она навредила и себе. Потому что любила эти ранние походы в уборную. Сидя здесь, можно было относительно спокойно предаваться своим мыслям. Даже мечтать о чем-нибудь несбыточном. Воображать, что именно этот день таит в себе возможности, о которых вчера она даже не подозревала.
Элида развернула старую газету. По ее просьбе Фрида принесла сюда целую пачку. Фредрик собирал статьи и заметки, которые, как ему казалось, могли ему пригодиться. Даже если они уже устарели. В уборной у него было время их прочитать, хотя порой здесь было темновато. Окно находилось слишком высоко и выходило на север. Элида сдула с газеты сухие стебельки, занесенные сюда сквозь щели между досками.
Она уже хотела размять газету, когда ее взгляд упал на зернистый портрет короля Хокона и королевы Мод — 'Юбилейная выставка — Норвегия'. Там же было напечатано стихотворение Нильса Коллетта Вогта.
Да, конечно, можно сказать и так, подумала она. Снизу, из отверстия, несло холодом. Она быстро вырвала эту страницу, чтобы взять ее домой и показать Фредрику. Во всяком случае, она не могла себе позволить подтереться королем и королевой.
Кто-то шел по замерзшему гравию. Потом послышалось, покашливание Педера, работника, он подергал дверь. Элида быстро подтерлась куском газеты, в котором не было ничего важного. Но страницу со статьей о выставке в Кристиании она взяла с собой, спокойно бросив Педеру на ходу 'Доброе утро!'.
— Ооо! Я не знал, что это вы! — произнес он нараспев, как будто говорил по-лопарски. Смущенно провел рукой под носом. Ему было шестнадцать лет, как и Рагнару, и он еще не мог считаться полноценным работником. Однажды после совещания в уезде Фредрик привел его к ним домой. Парень послушно шел за ним. Потом оказалось, что Педер, не по своей воле, был замешан в какой-то неприятной истории. Он жил у них уже целый год. Спал в комнате вместе с мальчиками. Вначале он даже отказывался брать деньги за работу, только бы они оставили его у себя.
Когда она вернулась в спальню, Фредрик уже встал. Краем глаза она видела, что он плохо себя чувствует.
— Полежи еще, пока я сварю кофе, — предложила она.
— Спасибо, но мне надо ехать на совещание. Сегодня будут решаться важные вопросы... Я вернусь поздно.
— Я не хотела с тобой ссориться... — пробормотала Элида.
— Знаю. — Он отложил бритву. На щеке осталось немного пены и тонкая полоска крови.
— Вот, думала, тебе будет интересно посмотреть, что я нашла в старой газете в уборной. О юбилейной выставке в Кристиании, — сказала она, протягивая ему страницу.
С застывшей улыбкой он положил ее на комод, потом склонился над умывальником. Элида замерла, протянув к нему руку, но он был занят своим делом. Уголки губ у него опустились, потянув за собой усы, рот был приоткрыт. Ей было так тяжело смотреть на него, что она даже забыла, что хотела сказать.
— А где же Агда?
— Ее забрала Хельга.
Элида прошла на кухню и разожгла плиту. Торф был сухой. Это было приятно, несмотря на торфяную пыль. Ее все равно не избежать. К счастью, топлива у них было достаточно. Она вымыла лицо и руки в цинковом тазу, стоявшем под насосом, но причесываться не стала. Это была совсем другая работа.
Когда печка уже гудела, кофе благоухал и стол был накрыт, все постепенно собрались на кухне. Трехлетняя Агда забралась к матери на колени и показала ей свою шишку.
— Это скоро пройдет, садись с Эрдой, — строго сказала Элида.
Агда снова заплакала, но Элида не обратила на это внимания.
Трое старших уже работали и дома не жили. Служанка была выходная, и четырнадцатилетняя Анни сама подоила корову. Элида похвалила ее.
— Золотко мое, — сказала она и приготовила тряпку и ситечко, чтобы процедить молоко. — Сегодня тебе придется сопровождать отца на совещание, он неважно себя чувствует, — шепнула она Рагнару. Все его шестнадцать лет были словно отпечатаны у него на лице.
— Ты же хотела, чтобы я сегодня разложил в подполе семенной картофель, он должен прорасти...
— Разложишь в другой день. Может быть, завтра.
— Я думал, это срочно
— Да. Но с отцом поехать важнее.
— Мы с Хельгой сами разложим картофель, — предложил десятилетний Карстен, обкусывая мякиш с корки. Потом засунул корку между зубами и губой — получился как бы второй ряд зубов. Сейчас только этот испытанный прием мог заставить Агду смеяться.
— Конечно, можем! — серьезно кивнула восьмилетняя Хельга. Но когда в кухню вошел отец, она уставилась на него и перестала есть.
— Какие вы все сегодня серьезные! Встали не с той ноги? — пошутил Фредрик и пошевелил усами, чтобы рассмешить Агду. Потом тяжело сел во главе стола и отхлебнул кофе. К еде он не притронулся.
— Папа, почему ты ничего не ешь? — удивилась Хельга, поглядев сбоку на отца.
