— Ну и хорошо, — рассудительно сказала кассирша. — Попадется тебе мужик какой-нибудь… Завтра на пассажирском уедешь.

Город скоро кончился, по обе стороны дороги, окруженные лесами, лежали большие озера. Варя шла по высокому, проложенному по межозерной гряде шоссе. Она стерла ногу, но после вокзалов, залов ожидания, людского столпотворения и всеобщего неудобства ей было так хорошо, что если рядом останавливались редкие машины и предлагали подвезти, Варя отказывалась. Сентябрьское солнце, закатываясь за лес, освещало синюю, зеленую и желтую местность. Шоссейная дорога уходила прямо, а налево вела песчаная. По ее обочинам росли сосны и ели, ноги утопали в песке. Девочка прошла еще несколько километров и оказалась у воды. Это было еще одно озеро с изрезанными берегами, заросшими тростником. По воде расходились круги от плескавшейся рыбы. На противоположном берегу горел костер. Варя села на дерево и стала смотреть на пламя, отражавшееся в темной воде. Она чувствовала себя очень неудобно в чужой одежде, но одновременно ей стало казаться, что, поменявшись с незнакомой девочкой одеждой, она отдала ей часть своего существа и теперь она больше не Варя из Последнего переулка, которой не удалось поступить в МГУ, но лицо без имени, рода деятельности и места жительства, а точнее, все это нужно заново наживать.

Скорее всего, подумала она, я превратилась не в другую девочку, а в бездомную кошку, которая бродит среди людей и ищет корма и тепла. «А вдруг я беременна?» — с ужасом подумала она и вспомнила бабу Любу. Ей вдруг расхотелось ехать к Машке, расхотелось возвращаться домой, а потянуло к этому огню еще сильнее, чем манили когда-то три вокзала.

Варя пошла вдоль кромки воды и вскоре убедилась, что принимаемое ею за дальний берег озера было сильно вытянутым островом. В небольшой, еще не очистившейся от кувшинок заводи покачивался плот. Девочка ткнула шестом в берег и поплыла. Плот качался, управлять им было неудобно, но слабый ночной ветер дул прямо по направлению к острову, и, подгребая шестом как веслом, Варя сумела добраться до неизвестной земли.

На поляне у костра несколько человек готовили ужин. На перекладине висел черный котел, который помешивала ложкой на длинной ручке невысокая, плотная женщина в резиновых сапожках, болоньевой куртке и платке. Один мужчина колол дрова, другой, в широкополой шляпе, придвинув к огню короб, перебирал ягоду. Когда Варя подошла к свету, все трое на нее уставились.

— Тебе кто разрешил взять плот? — прозвучал враждебный женский голос.

— Разве он чей-то? — удивилась Варя.

— Ты часом не из детского дома сбежала?

— Мужики хватятся, а плота нету.

— Так доплывут, — хохотнул парень в шинели.

— Степа, отгони его и подожди там, — приказал невысокий мужчина с седой бородой. — А вечером поговорим: плот надо лучше прятать.

Парень нехотя встал и исчез в темноте.

— Есть хочешь?

От костра шел жар, Варю разморило, она уснула у огня и сквозь сон слышала негромкий разговор, потом кто-то посветил ей в лицо фонарем, она заворочалась, хотела встать, но сон был сильнее. Тот, кто ее разбудил, быстро и виновато произнес:

— Спи, спи.

На еловых лапах у костра было тепло, и, когда Варя проснулась, на острове не осталось никого, кроме вчерашней женщины.

— Теперь жди завтра, соня.

Женщина была немногословна, но все же Варе удалось понять, что на острове жили заготовители клюквы. Днем они перебирались на берег и уходили на болота, а вечером возвращались с коробами в лагерь. Загорелая, черноглазая Антонина, единственная женщина в этой компании, оставалась готовить еду. Она не задавала Варе никаких вопросов, не смотрела в ее сторону, и беглянка, чтобы смягчить сердце стряпухи, помыла вчерашнюю посуду, отчистила котлы, натаскала воды и дров для костра.

Днем на подветренном берегу, где находился лагерь, стало совсем тепло. Варя попросила у Антонины мыла, помылась сама и перестирала одежду. Она сушила голову на солнце и теплом ветру, нежила не привыкшее к испытаниям, похудевшее тело, и голова у нее кружилась от запаха вереска.

— Дядечка Тимофей, — обратилась она к самому маленькому по росту и старшему из заготовителей за ужином, — а можно я у вас немного поживу?

У костра возникла пауза.

— Ты как, Антонина?

— Против, — отрезала стряпуха.

— А разве ты не говорила, что тебе нужна помощница? — возразил Тимофей, обнажая беззубый рот, и перечить ему никто не посмел.

Порядки на острове были довольно строгие, но разумные. Никто не бездельничал, но и не принуждал других работать; одни собирали ягоду, другие ее перебирали, третьи отвозили к поезду, но откуда были эти люди, какие связывали их отношения, Варя не знала. Деньгами заведовал Тимофей, все заработанное стекалось к нему, а потом делилось по каким-то хитроумным, заранее обговоренным правилам. Сухого закона на острове не было, но каждый знал свою дозу и выпивал столько, чтобы утром встать и уйти за много километров. Постепенно Варя стала различать заготовителей, которые поначалу казались ей очень похожими. Одни из них были озабочены лишь тем, чтобы как можно больше собрать ягоды и заработать денег, другие проводили время с удовольствием, могли в какой-то день не пойти на болото, а заняться ловлей рыбы или просто устроить выходной. Были люди семейные и холостые, молодые и постарше, имевшие постоянную работу и перебивавшиеся случайными заработками целый год. Но друг друга они знали давно, много лет подряд приезжали в эти места и на острове селились оттого, что опасались стычек с местными, не любившими приезжих и видевшими в них конкурентов. Последнее обстоятельство возмущало всех.

— Мы вручную собираем, а они грабилками, — объяснял Варе Степан, тот самый говорливый парень в шинели, которого она видела в первый вечер у костра. — После них ягода несколько десятков лет расти не будет. И нас же не любят!

Однажды Варя упросила, чтобы ее взяли на болото. Она была уверена, что не ударит в грязь лицом, однако, когда через два часа тяжелой дороги они дошли до ягодного места, была так измотана, что едва набрала полведра. После этого она никуда с острова не трогалась, сдружилась с Антониной, рассказывала ей про свою рижскую жизнь, маму-медсестру, отчима, про интернат и двух талантливых братьев, а та — про своих дочерей и маленький городок в Молдавии, откуда была родом. С мужем Антонина развелась, растила двоих детей одна и на все лето и осень уезжала на заработки. Кроме готовки, она еще стирала, перебирала клюкву, и Варина помощь была ей кстати, хотя перебирала ягоду девочка так же медленно, как и собирала. Ей нравилось это занятие, руки делали свою работу, но мыслями Варя уносилась далеко-далеко, мечты ее были сладостны и глубоки, она скользила глазами по озеру, дальнему лесу и облакам, и трудно было поверить, что в этом мире могут жить злые, раздраженные, обиженные люди, и только темный взгляд Антонины, который Варя иногда на себе ловила, выводил ее из душевного равновесия. Антонина спала в отдельном шалаше, куда каждую ночь приходили по очереди мужчины. Все, кроме Тимофея. Варя пыталась делать вид, что ничего не замечает, но однажды Антонина, глядя на нее большими черными глазами, сказала сама:

— Мне за это деньги из кассы дают.

Сказала так просто, будто речь шла о постирушке.

— Зато дети у меня одеты-обуты. Языки учат, на пианино играют, а не по болотам от отчима бегают.