Адамберг глядел, как он выходил, и пошел следом, чтобы поддержать, когда ему снова придется выйти на улицу и посмотреть на мир другими глазами. Но Дамас направился к своей открытой камере, вытянулся на кушетке, как охотничий пес, и замер. Точно в такой же позе, только наоборот, лежал у себя в камере Антуан Юрфен. Папаша Эллер-Девиль потрудился на славу.

Адамберг открыл камеру Клементины, та курила, раскладывая пасьянс.

– Ну что? – поглядела она на него. – Чем дело кончилось? Ходите взад-вперед, а мы и не знаем, что творится.

– Вы свободны, Клементина. Вас отвезут в Клиши.

– Долго же вы канителились!

Клементина раздавила об пол окурок, надела вязаную фуфайку и застегнулась на все пуговицы.

– Хорошие у вас сандалии, – похвалила она. – Красиво смотрятся.

– Спасибо, – ответил Адамберг.

– Послушайте, комиссар, может, скажете по дружбе, сдохли те последние трое негодяев? А то из-за этой заварушки я все новости пропустила.

– Все трое умерли от чумы, Клементина. Сначала Кевин Рубо.

Клементина улыбнулась.

– Потом другой, забыл фамилию, и наконец Родольф Месле, не больше часа назад. Тоже окочурился.

– Добрая новость. – Клементина широко улыбнулась. – Все-таки есть справедливость. Просто не надо торопиться, вот и все.

– Клементина, напомните фамилию второго, а то у меня из головы вылетело.

– А вот у меня-то вряд ли когда вылетит. Анри Томе с улицы Гренель. Сволочь последняя.

– Да, это он.

– А что с мальчиком?

– Он спит.

– Еще бы, вы же небось его совсем замучили. Передайте, что я жду его в воскресенье на ужин, как всегда.

– Он придет.

– Ну что ж, вот и все, комиссар, – заключила она, протягивая ему крепкую руку. – Вот только сейчас поблагодарю вашего Гардона за карты и другого, такого высокого, вялого, он еще одевается хорошо, со вкусом.

– Данглар?

– Да, он хотел попросить у меня рецепт лепешек. Прямо не сказал, но я и так поняла. Ему вроде это очень нужно.

– Очень может быть.

– Этот человек умеет жить, – покачала головой Клементина. – Извините, я вперед пройду.

Адамберг проводил Клементину Курбе до подъезда, навстречу им попался Ферез, и комиссар задержал его.

– Это он? – спросил Ферез, указав на камеру, где свернулся Юрфен.

– Это убийца. Сложная семейная история, Ферез. Вероятно, его отправят в психиатрический приют.

– Сейчас уже не говорят «приют», Адамберг.

– А этот, – продолжал комиссар, указывая на Дамаса, – должен уйти, но не может. Вы меня весьма обяжете, Ферез, если поможете ему прийти в себя и полечите его. Его нужно вернуть в реальный мир. Слишком с большой высоты рухнул, этажей десять.

– Это человек с призраком?

– Он самый.

Пока Ферез пытался расшевелить Дамаса, Адамберг отправил двух офицеров к Анри Томе и напустил прессу на Родольфа Месле. Потом позвонил Декамбре, который собирался выйти из больницы после обеда, Лизбете и Бертену предупредить, чтобы подготовились к возвращению Дамаса и обращались с ним побережнее. В конце он позвонил Масена и, наконец, Вандузлеру, которому рассказал, откуда взялась большая промашка.

– Вас плохо слышно, Вандузлер.

– Да тут Люсьен накрывает на стол. Он всегда шумит.

Зато в трубке отчетливо послышался громкий голос Люсьена, который звонко раздавался в большой комнате:

– Мы очень часто пренебрегаем чрезвычайной питательной ценностью тыквы.

Комиссар повесил трубку и подумал, что эти слова вполне подошли бы для новостей Жосса Ле Герна. В них была ясность, здоровье и сила, без всяких задних мыслей, и они были совсем не похожи на мрачные вещания о чуме, которые уже начали забываться. Он положил аппарат на стол, ровно посередине, и некоторое время глядел на него. Вошел Данглар с папкой под мышкой, проследил за взглядом Адамберга и в свою очередь уставился на телефон.

– У вас что-то с мобильным? – спросил он после долгого молчания.

– Ничего, – ответил Адамберг. – Просто он не звонит.

Данглар положил на стол папку с надписью «Роморантен» и вышел, ничего не сказав. Адамберг лег на бумаги, подложив руки под голову, и уснул.

В половине восьмого вечера Адамберг не спеша направился на площадь Эдгар-Кине. Ему было легко, вот уже две недели, как он забыл эту легкость. И все же на душе было как-то пусто. Он вошел в дом Декамбре, отыскал маленький кабинет со скромной надписью «Советник по жизненным вопросам». Декамбре был у себя, он все еще был бледен, но держался, как всегда, прямо и сейчас вел беседу с огромным краснолицым и очень взволнованным мужчиной, сидящем напротив.

– О, – воскликнул Декамбре, бросив взгляд сначала на Адамберга, затем на его сандалии. – Вот и посланник богов, Гермес. Вы принесли новости?

– В городе мир и покой, Декамбре.

– Подождите минутку, комиссар. У меня консультация.

Адамберг отошел к двери, успев уловить обрывок возобновившейся беседы.

– На этот раз все разбито, – жаловался человек.

– Все уже склеилось, – отвечал Декамбре.

– Нет, разбилось.

Минут через десять Декамбре пригласил Адамберга и усадил на стул, который еще хранил тепло посетителя.

– Что там такое разбилось? – спросил Адамберг. – Мебель? Руки-ноги?

– Любовь. Двадцать семь ссор и двадцать семь примирений с одной и той же женщиной, абсолютный рекорд в моей практике. Мы называем его Реми-погромщик.

– И что вы советуете?

– Никогда ничего. Я пытаюсь понять, чего хотят люди, и помочь им этого достичь. Вот что я называю быть консультантом. Если завтра он захочет помириться, я ему помогу. А вы, комиссар, вы чего бы хотели?

– Не знаю. А может статься, мне все равно.

– В таком случае я не в силах вам помочь.

– Нет. Тут никто не поможет. Так было всегда.

Декамбре с легкой улыбкой откинулся на спинку стула.

– Я ошибся насчет Дамаса?