кем-то из них, его всегда это удивляло, словно он открывал новый континент. Кто сказал, что Камилла не может царить в других королевствах?

– Я насчет одного рисунка, – сказал Адамберг, – такая довольно загадочная графика. Камилла сказала, что видела такой рисунок в одной книге у Марка Вандузлера.

– Очень возможно, – отозвался голос. – И книга, конечно, была не слишком юной.

– Как вы сказали?

– Марка интересуют только Средние века. – В голосе послышалось едва уловимое презрение, – Самое позднее, что у него может быть, это шестнадцатый век, да и то вряд ли. Разве полиция этим занимается?

– Всякое бывает.

– Ясно, – сказал голос. – Определяете мишень?

– Если ваш друг знает, что означает этот рисунок, нам бы это очень помогло. У вас есть факс?

– Да, по тому же номеру.

– Прекрасно. Я пришлю вам рисунок, и если Вандузлеру что-то известно, попросите его, пожалуйста, связаться со мной.

– Ясно, – отвечал голос. – Отделению приготовиться к выполнению задания.

– Послушайте… – сказал Адамберг, когда его собеседник уже собирался повесить трубку.

– Девернуа, Люсьен Девернуа.

– Дело не терпит отлагательств. Это даже срочно.

– Можете рассчитывать на мое усердие, комиссар.

И Девернуа повесил трубку. Озадаченный Адамберг сделал то же самое. Этот Девернуа просто самолюбивый мозгляк, с полицией он явно не церемонится. Наверное, какой-нибудь военный.

До половины первого Адамберг неподвижно простоял у стены, глядя на факс, который не подавал признаков жизни. Потом ему это надоело, и он вышел пройтись и купить что-нибудь поесть. Не важно что. Возьмет, что попадется на окрестных улицах, с которыми он мало-помалу знакомился. Бутерброд, помидоры, хлеб, фрукты, пирожное. Зависит от настроения и от магазинчика, здравый смысл тут ни при чем. Он не спеша прошелся по улицам с помидором в одной руке и лепешкой с грецким орехом в другой. Ему захотелось весь день провести на улице и вернуться только завтра. Но Вандузлер мог прийти домой на обед, а тогда он, возможно, получит ответ на свой вопрос, и с нелепыми выдумками будет покончено. В три часа он вернулся к себе в кабинет, бросил куртку на стул и повернулся к факсу. На полу лежал листок.

Господин комиссар,

Присланная вами перевернутая четверка является точным изображением цифры, которую в прошлом рисовали жители некоторых мест на дверях домов или оконных рамах во время чумы. Полагают, что этот знак античного происхождения, но он был заимствован христианами, которые считали, что он представляет собой крест, нарисованный без отрыва руки. Этот знак применялся также в торговле и книгопечатании, но больше всего он известен как талисман от чумы. Рисуя этот знак на дверях домов, люди стремились таким образом защитить себя от беды.

Надеюсь, что эти сведения будут вам полезны, господин комиссар. Всегда к вашим услугам,

Марк Вандузлер.

Опустив голову и держа в руке факс, Адамберг склонился над столом. Значит, перевернутая четверка – талисман от чумы. В городе ею помечены уже тридцать домов, а у этого бретонца в ящике куча писем. Завтра англичанин из 1665 года увидит первый труп. Адамберг, нахмурившись, вошел в кабинет Данглара, по дороге давя куски штукатурки.

– Данглар, ваш художник дурака валяет.

Адамберг положил факс Данглару на стол, и тот с настороженным видом прочел его. Потом перечитал заново.

– Да, – сказал он. – Теперь я вспомнил, где видел эту четверку. На балконной решетке торгового суда в Нанси. Их было две, и одна была перевернута.

– Так что будем делать с вашим художником, Данглар?

– Я уже сказал. Забудем о нем.

– Да, но что еще?

– Заменим его другим. Ясновидящим, который боится чумы, как чумы, и оберегает дома своих сограждан.

– Он ее не боится. Он ее предсказывает и готовит. Шаг за шагом. Он готовится к войне и может открыть огонь завтра или сегодня ночью.

Данглар давно изучил лицо Адамберга и знал, что оно могло меняться с бесцветного и тусклого, как остывший очаг, на горящее и пылкое. И тогда под его смуглой кожей словно разливался какой-то загадочный огонь. Данглар знал, что в такие напряженные минуты никакие отговорки и предостережения не помогут, а всякий здравый смысл разобьется в прах. Поэтому он приберегал логику до лучших времен. Вместе с тем в такие минуты с Дангларом происходило что-то необычное – необъяснимая уверенность Адамберга заражала его, он на время забывал о логике, и это приносило ему какое-то странное облегчение. И тогда он слушал коллегу, почти не возражая, против собственной воли увлеченный его мыслями. Обычно Адамберг говорил так медленно, что Данглара это начинало раздражать, теперь же этот тихий неторопливый голос, его мягкость и монотонность окутывали и влекли за собой. И он часто убеждался в том, что туманные рассуждения Адамберга оказывались правдой.

Поэтому сейчас Данглар беспрекословно надел куртку и позволил Адамбергу увести себя на улицу, где тот поведал ему рассказ старого Дюкуэдика.

Незадолго до шести часов оба прибыли на площадь Эдгар-Кине и приготовились слушать вечерние новости. Адамберг сначала прошелся по перекрестку, осматриваясь и привыкая к месту действия, нашел глазами дом Дюкуэдика, синюю урну на платане, спортивный магазин, в окне которого можно было разглядеть торопившегося Ле Герна, а напротив – кафе-ресторан «Викинг», куда Данглар устремился сразу, чтобы не выходить оттуда весь вечер. Адамберг стукнул ему в окошко, предупреждая о приходе Ле Герна. Он знал, что если он послушает объявления, это ничего не даст. Но ему хотелось самому видеть место, где их читают.

Голос бретонца удивил его, громкий и полнозвучный, он, казалось, без всяких усилий долетал до дальнего конца площади. Собрать такую толпу ему наверняка удается во многом благодаря голосу, подумал Адамберг.

– Один, – начал Жосс, от которого не укрылось присутствие комиссара. – Продаю оборудование для пчеловодства и два пчелиных роя. Два: хлорофилл вырабатывается сам по себе, а деревья и не думают этим кичиться. Пусть для хвастунов это послужит примером.

Адамберг оторопел. Он не понял второго объявления, но публику, похоже, оно совсем не смутило, никто не смеялся, и все ждали продолжения. Видимо, здесь к такому привыкли. Как и в любом деле, чтобы тебя послушали, главное увлечь зрителей.

– Три, – невозмутимо продолжал Жосс. – Ищу родственную душу, по возможности привлекательной внешности, если нет – тем хуже. Четыре: Элен, я все еще жду тебя. Я больше никогда не подниму на тебя руку, отчаявшийся Бернар. Пять: сукин сын, который сломал мне звонок, ты об этом пожалеешь. Шесть: продаю мотоцикл «Ямаха» 750 FZX 92, пробег 39000 км, покрышки и тормоза новые, полный техосмотр. Семь: что мы такое, да что же мы такое на самом деле? Восемь: выполняю мелкую портновскую работу, качество гарантировано. Девять: если когда-нибудь придется переехать на Марс, отправляйтесь без меня. Десять: продаю пять ящиков французской стручковой фасоли. Одиннадцать: клонировать человека? По-моему, на этой Земле и без того дураков хватает. Двенадцать…

Адамберга начала убаюкивать монотонная речь бретонца. Он рассматривал людей, одни что-то записывали на клочке бумаги, другие слушали не шевелясь, держа авоськи в руках, эти, казалось, просто пришли отдохнуть после долгого дня в конторе. Поглядев на небо, Ле Герн рассказал о погоде на завтра и перешел к морскому метеопрогнозу, к вечеру ожидалось усиление западного ветра с трех до пяти метров в