— Вот и отлично! Значит, ты на нивелир. Дима и Наташа — на рулетку; одному рулеткой замерять трудно, а вдвоем — в самый раз. Оля, возьми блокнот, ты будешь записывать данные.

— А потом порисовать здесь можно будет?

Интересные вопросы задают глупые деревенские девочки, которых уже готовы презирать умные новосибирские студенты.

— Конечно можно, Наташа. Мы же будем делать перерывы, а если дело пойдет, я сам охотно побегаю с рулеткой.

— Да я же не к тому…

И покраснела.

— А я к тому! Поработать красками я тебе дам. Ясно? Дам.

— Я не красками, я пастельными карандашами и таким твердым карандашом… он называется чешский карандаш.

— Вот пастельными карандашами и будешь работать. И чешским. А я пройдусь по дивану, хоть прикину, что нам тут предстоит переделать… Ну, с Богом!

Часа за два Володя обошел почти весь диван, усеянный курганами трех разных эпох. Здесь было до полусотни татарских курганов, ранних и поздних; по крайней мере, восемь таштыкских (таштыкская эпоха сменила тагарскую и продолжалась со II по IV век по Р.Х.), пятнадцать карасукских. Вокруг таштыкских курганов не делались каменные курганные оградки — совсем другая культура.

А вот карасукские курганы, предшественники тагарских, необходимо было изучить так же. Работы примерно на неделю… Володя прекрасно понимал, что курганы можно найти не только на этом диване, но понимал нисколько не хуже, что самое глупое — это начать метаться с места на место, пытаясь объять необъятное. Самое разумное — это сделать как можно тщательнее исследование одного конкретного места, о котором Епифанов узнал еще в Новосибирске. Пусть этот диван послужит одной из опорных точек исследования, будут ведь и еще несколько. Изучив в них все курганные оградки, уже можно будет что-то сказать. Ни одного привходового камня с выемкой, что интересно.

Володя примерно наметил план работы, присмотрел даже место, где удобнее всего готовить пищу и обедать. В Хакасии… в степной Хакасии, по крайней мере, не так уж много леса. И кипятить чай удобнее всего не на щепках, которые к тому же придется таскать с собой на диван каждое утро, а с помощью паяльной лампы. Вот как будто ровное место, удобное и сухое, тут самое милое дело.

Голоса ребят стихали за перегибами местности; Володю это совершенно не смущало. Что ребята работящие, заинтересованные — сразу видно, и к тому же он вскоре вернется, проверит работу и разберет сделанное. А мелочно контролируя и подгоняя, скорее убьешь интерес и инициативу, чем заставишь сделать больше и лучше.

Да и не спешил он возвращаться, так хорошо и отрешенно стало ему на этом диване. Коршуны спускались, вели все ниже свои круги, чтобы посмотреть на человека; сине-сиренево-лиловый простор распахивался на десятки верст. Гогот и курлыканье, блеяние бекасов, какие-то непонятные, с трудом воспроизводимые звуки неслись с неба. Ветер то тихо нашептывал что-то, то свистел и выл в низких кустах. Тут хотелось не работать, а сесть, задуматься о чем-то по-настоящему большом, значительном. Или просто лежать, слушая ветер и гогот, проникаясь этой синевой, впуская ее к себе в душу. Он уже столкнулся с проблемой, цена которой — человеческая жизнь. Окружающее тоже настраивало не мельчить, думать и чувствовать по-крупному, ощущать жизнь большими кусками. Может быть, этот голубой простор наверху, полный птиц и солнечного света, светло-лиловый душистый простор хакасской степи — вообще последнее, что он сможет вот так неторопливо созерцать в своей жизни? Володя сидел, курил, созерцал, и синева проникала внутрь, очищала и целила его душу.

Что беспокоило Володю, так это змеи: за полтора часа он встретил трех гревшихся на солнышке гадюк, из них одну длиною почти в метр. А сколько уползло, только заслышав его шаги? Надо предупредить ребят…

— Владимир Кириллович! Вот мы как решили — во-он там курганов поменьше и отсюда не видно. Пусть там и будет уборная!

— Пусть… Здорово придумали… А как курган?

— В порядке…

Курган и правда оказался «в порядке» — ребята старательно выполнили всю техническую работу, чуть ли не с гордостью показали Володе, откуда и как могли фиксироваться астрономические события. А собственно, от них ничего больше и не требуется…

— Ну что, орлы, обед уже готовить?

— Давайте попозже… Мы лучше пока еще один курган обработаем.

— Владимир Кириллович, а давайте я завтра настоящий суп сварю или картошки с тушенкой!

— На паяльной лампе?

— Ну… Если мы сюда воду для чая приносим, то ведь можно и для супа взять, а я все сделаю…

— Ну давай… по крайней мере, попробуем.

К запахам степи и экспедиции добавился еще один — гари и нагретого металла: так пахнет паяльная лампа. Из пузатого закопченного чайника разливали чай — как полагается в экспедициях, в железные небьющиеся кружки. Немудреная еда — консервы, масло и хлеб, тем более для того, кто целый день работает под открытым небом, а вот, однако, и эта скудная еда придавала сил.

Простейшее дело этот чай из воды, принесенной на диван в канистре, вскипяченный в видавшем виды чайнике на гудящей паяльной лампе. Черный от крепости чай, разлитый в железные кружки, дымящийся, с тремя кусками сахару! А ведь и он придает силы, и после этого чая так и просит душа разговора. Тем более, что за работу браться еще через полчаса, не меньше, и есть время полежать на теплой земле, послушать свист ветра, принимать движение воздуха всем лицом, и так стянутым от особого весеннего тепла и удивительного ветра, одновременно несущего запах травы и запах снега.

И задавал вопросы Андрей:

— А почему все-таки на этом диване так много курганов? Я понимаю, почему не на склоне, но почему не в долине?

— А почему не на склоне?

— Так неудобно же! И курган получится кособокий, особенно на крутом склоне…

— Тогда ты должен без труда понять, почему в долинах хуже, чем здесь.

— За небом хуже наблюдать?

Володя наклонил голову.

— А есть и еще одна причина…

— Неужели состояние другое?!

— Ну конечно! В разных точках пространства человек чувствует себя по-разному. На днище долины все очень уж приземленно, обыденно… И смерть сама по себе — событие не повседневное, к нему необходимо отношение посерьезнее над суетой и скверною земной. И наблюдать за небом, считать время, гадать естественно там, где природа этому способствует, — на диване.

— Тогда другой вопрос: почему курганы встречаются только группами? Нет, нет — и сразу много…

— Да потому, что каждая группа курганов — это деревенское кладбище. Было стойбище рода, родовой общины, владело оно своей частью долины, а в другие части не лезло. На самых удобных частях своей территории и делали свое кладбище. У племени, в которое входило несколько родов, было кладбище для вождей… В нем курганы побольше, попышнее. У главы большой территории, целого государства — курганы большие, царские. Это и есть Салбыкские курганы, а Салбыкская долина — это как Петропавловская крепость у Романовых.

«Хорошие ребята, — думалось Володе. — Из этого Андрея, если ему помочь, может получиться что-то путное. Может быть, и из Наташи тоже… Вот из Оли — вряд ли, хотя и ей экспедиция полезна по- своему…»

Володя раскочегаривал паяльную лампу, движениями поршня нагнетал воздух в систему, и с другой стороны вырывалось гудящее пламя. Володя думал о ребятах, а коршун снижался над ним, парил, качаясь, в потоках теплого воздуха, и дрожала от восходящих токов вся панорама, такая чистая и ясная утром.

Так и прошел этот день, полный синевы, птичьих криков, стрекотания бесчисленных кузнечиков,