— Я тебе не какой-то изнеженный лэрд, я — сын кузнеца из Киммерии! — прорычал он, готовый прикончить отчаянно бьющуюся в его руках тварь.

Почти лишенная возможности дышать, Лорэйда, однако, продолжала сопротивляться. Ей удалось дотянуться до подсвечника, укрепленного на стене, и вырвать его вместе с куском деревянной обшивки. Завладев хотя бы таким оружием, она попыталась воспользоваться им, но добилась лишь того, что отлетевшая в сторону и не успевшая погаснуть свеча коснулась шелковых покрывал, свисавших с постели. Пламя вспыхнуло мгновенно и ярко. Лорэйда сражалась, как зверь, пустив в ход все доступные средства, и поскольку в силе она мало чем уступала Конану, он не удержал равновесие — и вместе с ней рухнул в разгорающийся огонь.

Это происшествие оказалось неожиданно удачным, потому что сам он никак не пострадал, а вот до одежды и волос Лорэйды пламя добралось в ту же секунду.

Резкая боль придала ей сил. Издав нечеловеческий вопль, Лорэйда вырвалась из рук Конана и метнулась на сей раз к окну. Он услышал звук разбившегося стекла — и увидел, как это порождение преисподней выпрыгивает прочь, невзирая на приличную высоту.

Не задумываясь, киммериец последовал за ней. Что, собственно, спасло ему жизнь: ворвавшийся в помещение ночной воздух дал возможность огню взвиться еще выше и охватить все вокруг.

Он слышал крики наконец-то вспомнившей о своих обязанностях стражи, краем глаза видел бестолково мечущиеся тени челяди, пытавшейся справиться с разгорающимся пожаром, но главным оставалось другое: догнать стремительно удаляющуюся Лорэйду. А надо сказать, что скорость это создание, кем бы оно ни было, развивало приличную, очевидно не желая быть настигнутым. Конан мчался за ней в темноте, ориентируясь по мелькающим впереди белым лоскутам, оставшимся от ее одеяний, и в конце концов настиг, сбил с ног и придавил к земле.

Теперь он только диву давался, каким образом мог так жестоко ошибаться, приняв ее за женщину. С обгоревшими волосами, бровями и ресницами, в копоти и грязи, перед ним лежал, несомненно, мужчина. Да, он был почти неправдоподобно красив даже в таком виде и положении, но…

— Я все равно тебя убью, — острие меча Конана коснулось горла поверженного противника, — но прежде ты мне расскажешь, что за наваждение ты здесь устроил, ублюдок.

Всякому существу свойствен страх смерти. Почти невозможно найти такого храбреца, который в последний момент перед неизбежной гибелью сумел сохранить лицо и ничем не выдать своего ужаса, не начать молить о пощаде. Так вот этому человеку, кажется, его дальнейшая судьба была совершенно безразлична. Холодные синие глаза взирали на Конана со спокойной, почти безмятежной усмешкой.

— Ну так убей. Что тебе мешает? Невозможность без моей помощи удовлетворить свое любопытство?.. Убери свое оружие. Кстати: мое имя Лэйрид. Не Лорэйда. А то ты мучаешься, не соображая, как меня называть.

Первоначальное бешенство в душе киммерийца давно улеглось. Отведя в сторону меч, он позволил Лэйриду подняться и перевести дух.

— Ты сказал, что являешься сыном кузнеца из Киммерии, — произнес тот. — Так вот, я тоже. Только из Ванахейма. И тебе явно повезло больше, чем мне, с самого начала. Я был белой вороной и в своей семье, и в нашем селении. Посмотри на меня: мое проклятье — у меня на лице. Мужчина не может обладать такой внешностью. Даже мои сестры выглядели невзрачно рядом со мной, а ведь они были очень красивы.

Конан не смог удержаться от короткого смешка. В самом деле, вообразить себе этого человека стоящим возле наковальни было сложно даже при очень богатом воображении. Киммериец вспомнил ту мысль, которая мелькнула у него, когда Лэйрид вцепился в его руки: «хватка молотобойца». Оказывается, он был весьма недалек от истины.

— Надо уходить. Как только они найдут то, что осталось от Мантихора, на ноги поднимут всех, чтобы найти убийцу, — сказал Конан.

— Да. И поджигателя. Впрочем, никто не будет слишком стараться. У проклятого пса не осталось ни наследников, ни родни, ни единого человека, который пожалел бы об его смерти, — задумчиво возразил Лэйрид. — Он получил то, чего заслуживал.

— С твоей помощью?

— А как же. Все просто: мне было около восемнадцати зим, когда я покинул Ванахейм. Я больше не мог оставаться в собственном доме. Мой отец ненавидел меня, полагая, что мать согрешила с одним графом, когда-то проезжавшим через наши места. А ведь это было не так. Я всего лишь унаследовал ее собственную красоту. Идти мне было особенно некуда, и я направился в Немедию. Там наконец я нашел себе подходящее применение, став кинэдом.

Конан знал, о чем идет речь. Кинэды, мальчики-шлюхи, высоко ценились среди немедийской знати. Но он молчал, не представляя себе, что тут можно ответить.

— Я быстро сделал состояние, обслуживая богатых господ. Понимаешь, если бы я родился уродом, то развлекал бы толпу в каком-нибудь бродячем цирке. Это почти то же самое.

— А почему ты снова оказался в Ванахейме? — спросил Конан.

— Мир тесен, — вздохнул Лэйрид. — Я узнал, что лэрд Мантихор погубил двух моих сестер. И что его, полновластного хозяина здешних мест, никто не способен остановить. Тогда я решил, что должен совершить нечто такое… что оправдает само мое пребывание на земле. Я вернулся, но уже как Лорэйда. И заставил его жениться на мне.

— Но ведь он не мог не понять, что ты…

— Еще бы! Однако после того, что я с ним сделал, у него не было выбора. Здесь совсем не те нравы, что в Немедии. Представь себе, что бы произошло, узнай кто-нибудь, что этот деспот, наводящий ужас на все окрестные селения, стал жертвой бывшего кинэда… Мантихор никогда, никому не посмел бы об этом рассказать. Такой немыслимый позор был для него страшнее всего на свете. А физически он уступал моей силе. И я делал с ним все, чего он заслуживал за собственную жестокость. Не было никакого колдовства, о чем многие задумывались: я убивал его не с помощью чар. И очень медленно. Что же касается турниров, с их помощью я уничтожил всех, кто был рядом с Мантихором, когда он творил свое беззаконие. И разорил его, заставляя нанимать новых и новых желающих драться. Я отнял у него все: власть, состояние и достоинство. А потом убил.

— А твой брат?..

— Лахлан не знал, кто я. Ему это и в голову не приходило. Но он любил меня, как женщину своих грез… и называл «девой Лорэйдой», потому что ценил очень высоко. Я думал, что когда-нибудь расскажу ему правду. А может, и нет. Это могло бы разбить его сердце. Что ж, теперь ты выяснил обо мне все, что хотел.

— Не совсем. Что насчет меня? Очередная месть — теперь за Лахлана? Неужели ты серьезно полагал, будто тебе удастся едва ли не в точности повторить со мной то, что было с Мантихором?..

Лэйрид молчал, глядя в сторону замка, уже целиком охваченного пламенем. Да ответа, в общем-то, и не требовалось.

— Что теперь будешь делать?

— Ты хотел убить меня. После этого, пожалуй, задумываться о дальнейшем мне не понадобится.

— Знаешь, если тебе в самом деле не терпится расстаться с жизнью, обойдись без моей помощи, — бросил Конан.

Он вложил меч в ножны и развернулся, чтобы оставить Лэйрида наедине с его дальнейшей судьбой.

— Эй? А Лорэйда, пожалуй, была изумительной женщиной! — услышал он вслед, но даже не подумал отозваться.

«Необыкновенной. Уж это точно», — подумал король Аквилонии теперь. Иначе разве вспомнил бы он о ней спустя пятьдесят зим?