гости разъезжались, но в этот раз хозяин дома, неистощимый на выдумку и фантазию, не отпускал никого до утра. Он боялся остаться в огромном доме наедине с самим собой, со своими мыслями, их то и дело сносило к Ферганцу, прокурору Камалову.
Под утро гости, не привыкшие к столь длительному и обильному марафону за столом и вокруг елки, стали валиться с ног, и Салим Хасанович, присевший на минутку в глубокое кожаное кресло перевести дух, тут же, в зале, мгновенно заснул, и только тогда родные и близкие стали покидать гостеприимный дом, благодаря хозяйку за дивный Новый год.
Проснулся Миршаб в полдень, встал свежим, с ясной головой, словно и не было накануне сложного дня и бурной новогодней ночи. Он давно заметил за собой странность: чем жестче брала его жизнь в оборот, тем четче, аналитичнее работала голова, вся его энергия аккумулировалась в эти дни, он действовал хладнокровно, разумно и быстро. Позже, в перестройку, когда нашу жизнь захлестнут гороскопы и всяческие предсказания-прогнозы, секретарша в день рождения с утренней почтой положит на стол его подробный гороскоп. И только тогда Миршаб узнает, что он Скорпион и что люди, родившиеся под этим знаком зодиака, лучше других проявляют себя в экстремальных ситуациях. И тут скептичный Салим Хасанович согласился с выводами астрологов.
Приняв душ, Миршаб решил позвонить Коста, хотя не надеялся, что тот окажется дома, но Джиоев тут же поднял трубку, и человек из Верховного суда оценил это как добрый знак. Расспросив о том, как прошел Новый год в 'Лидо', не было ли эксцессов в зале (уж Миршаб-то знал, какие крутые люди собираются у Наргиз), он пригласил Коста заехать домой, как договорились прежде, в удобное для него время, но обязательно сегодня. Джиоев обещал приехать через час.
Коста, узнавший от Карена, что прокурор Камалов заглянул в 'Лидо' и нагнал страха на всех, поспешил к Миршабу не по этому поводу, хотя догадывался, что речь зайдет и о визите Ферганца. Перед самым уходом Коста из дома на бал в 'Лидо' из Мюнхена позвонил Шубарин, ибо телефакс, надежно связывавший его с Ташкентом, на квартире в Мюнхене никогда не отключался. Артур Александрович поздравил Коста с наступающим Новым годом, коротко справился о делах и сумел сказать главное в своей излюбленной иносказательной манере, понятной Джиоеву: тут ему успели сесть на хвост. И описал человека, говорившего по-узбекски на стадионе мюнхенской 'Баварии'. Этого гонца следовало установить, а главное, установить тех, кто стоит за ним в Узбекистане.
Вот о чем, думал Коста, пойдет разговор в доме человека из Верховного суда.
Но любой зов Миршаба Коста игнорировать не стал бы, Джиоев помнил, что только Салиму Хасановичу и его другу Сенатору, на чьих глазах он некогда застрелил в здании прокуратуры республики бывшего прокурора Азларханова, он обязан жизнью, это они выкрали его из института травматологии с поврежденным позвоночником. И только благодаря им уцелел патрон Коста — Артур Александрович Шубарин, ибо кейс убитого Азларханова со сверхсекретным компроматом на самых влиятельных людей в республике и высочайших сановников из Москвы, даже из Кремля, остался на одну ночь в прокуратуре — его тоже выкрали Миршаб с Сенатором. Тут, как говорится, по гроб жизни обязан, какие тут праздники.
Коста приехал к Миршабу на скромной белой 'Волге' Шубарина, но мало кто знал, что на ней стоит дизельный двигатель от 'Вольво', темные, с зеленоватым отливом, пуленепробиваемые стекла с бывшей машины самого Рашидова, а все четыре двери вполне выдерживают автоматные очереди. Машиной шефа Джиоев стал пользоваться совсем недавно, после того, как Артур Александрович известил, что непременно пригонит из Германии какую-нибудь престижную машину, он знал, что Ташкент не по дням, а по часам наводняется роскошными автомобилями, а хозяину коммерческого банка сам Бог велел держать марку.
Коста знал толк в машинах и поставил несколько условий: пуленепробиваемые стекла, хотя бы одна бронированная дверь (в стране теперь такое творилось!) и обязательно кондиционер, без него машина в Средней Азии летом превращается в душегубку.
Коста до сих пор у Миршаба не бывал. Едва он просигналил у тяжелых, окрашенных серебром ворот, как в доме включили автоматику и массивные створки мягко раздвинулись, впуская машину, неоднократно бывавшую в этом дворе. Салим Хасанович встречал на пороге, и Коста лишний раз понял, что предстоит не только серьезный разговор, но и неотложные дела. Хозяин провел гостя через огромный зал с наряженной елкой прямо к себе в кабинет, где на столике, стоявшем между двух кресел, уже дымился традиционный чай, а рядом лежал свежий виноград с чуть потемневшей, пожухлой кожицей, сухофрукты, орехи, изюм и печенье — скромно и со вкусом.
Коста, переступив порог кабинета, отметил для себя, какое имели влияние на Сенатора и на Миршаба вкусы его патрона — Шубарина. Тщательно отреставрированная изысканная мебель прошлого века; за стеклами высоких, вдоль стен, книжных шкафов рядом со старинными фолиантами — древняя бронза Китая и Бенина, собранная с большим вкусом, игрушки и жанровые сценки немецкого фарфора, фигурки хрупкого русского фарфора кузнецовских и гарднеровского заводов. А на стене напротив, задрапированной зеленым биллиардным сукном, с полдюжины картин в великолепных палисандровых рамах с резной золоченой лепниной — все невольно напоминало рабочий кабинет Шубарина. Видимо, хорошо протрясла местная таможня для Миршаба отъезжающих на жительство за рубеж, такого и в комиссионной торговле давно нет, вот отчего, наверное, Салима Хасановича часто видели там.
Расспросив Коста о житье-бытье, здоровье, настроении, без чего не начинается ни один разговор на Востоке, каким бы срочным и важным он ни был, Миршаб подробно рассказал о визите прокурора Камалова в 'Лидо'. Коста тут же сделал для себя неожиданный вывод — Артур Александрович не звонил Хашимову о странной встрече с земляком на стадионе 'Баварии' в Мюнхене.
Миршаб, напомнив Джиоеву, что Шубарин поведал ему с Сухробом, какую важную роль сыграл тот в свое время в дискредитации областного прокурора Азларханова по заказу клана Бекходжаевых, спросил: возможно, и сегодня сгодится кое-что из прежнего опыта? Коста тут же отпарировал, что в нынешней ситуации аналогия, к сожалению, исключается, для дискредитации прокурора Камалова просто-напросто нет времени — ведь Ферганец открыто объявил: я включил вам счетчик, вы с Сухробом слишком много мне задолжали…
Тут, по мнению Коста, остается только один путь — убрать, и без шума, чтобы не всколыхнуть общественность, Камалов слишком заметная фигура в республике. А если уж тихо не удастся, то сразу подбросить ложный ход, связать, например, смерть прокурора с местью турков-месхетинцев, что будет выглядеть вполне логично.
Салиму Хасановичу пришлось согласиться, что времени у них действительно нет и выбор средств сводится к минимуму… Ко тут он неожиданно перевел разговор на Беспалого, находящегося в следственном изоляторе КГБ, важного свидетеля в руках прокурора Камалова и начальника уголовного розыска республики полковника Джураева, задержавшего Беспалого — Артема Парсегяна во время налета на квартиру майора ОБХСС Кудратова, собиравшегося купить за 225 тысяч автомобиль 'Вольво' вишневого цвета. Беспалый знал нечто такое про Сухроба Ахмедовича Акрамходжаева, Сенатора, что позволило Камалову сразу его арестовать, а оттуда могла потянуться цепочка и к нему, Миршабу, и к Артуру Александровичу, да и к самому Коста…
Коста невольно улыбнулся в душе словам Миршаба, он хорошо знал Парсегяна, и тот бы никогда не показал на него, оба они воры в законе, а это ко многому обязывает; догадался Коста, почему Артем сдал только Сенатора, — получив срок, он начнет через родню и дружков шантажировать Миршаба, и тому волей-неволей придется помочь, работая в Верховном суде, сделать это несложно. Беспалый выбрал, казалось бы, верный расклад, но… Свои быстро мелькнувшие мысли гость не обнародовал. Понял Джиоев и другое: судьба Парсегяна решена, у него самого тоже нет выбора, даже если Беспалый и свой человек; настал и для Коста час рассчитаться по векселям — вчера они его вынули из петли, сегодня его очередь спасать связку Сенатор — Миршаб.
Джиоев угадал: Миршаб действительно завел разговор о том, что необходимо ликвидировать Парсегяна. Не стань главного свидетеля обвинения, все показания Беспалого можно было квалифицировать как ложные, добытые под давлением Камалова, короче, как оговор. Такой расклад ныне моден во всех судах, включая и Верховный суд страны.
Логика в рассуждениях Хашимова чувствовалась железная. Но все упиралось в КГБ — достать там Парсегяна Миршабу казалось невозможным. Больше трех часов они разрабатывали версию за версией, но все выходило не то, не то… Но не зря Бекходжаевы когда-то выписали Коста из тюрьмы для разработки стратегии преступления, да и сам Миршаб чувствовал, что слабоват по сравнению с ним, хотя, что и
