– И вот таблетка от Арчила Тимуровича. Успокоительная. Запейте водой…

Таблетка представляла собой продолговатую капсулу, состоящую из двух половинок: одна бледно- фиолетовая, другая бледно-зеленая.

– Да что вы, Иван Кириллович! – улыбнулся Корчной. – Не отравим. Может быть, и подремлете в дороге.

Иван Кириллович покорно проглотил таблетку, запив ее глотком минеральной воды.

– Вот и славно! – Корчной захлопнул дверцу, сел за руль. – Ну, с богом!

Машина плавно, мягко тронулась с места. «…И она уже на Кастанаевской, – определил Любин и подумал: – Правда, как здесь удобно. И прилечь можно». Голова склонилась к надувной податливой подушке, уже в полусне, почти инстинктивно, он сбросил ботинки. «Как хорошо. И покачивает. Будто я маленький и…»

Корчной в зеркальце взглянул на Ивана Кирилловича, который, свернувшись калачиком, сладко спал.

…Проснулся директор музея в тот момент, когда «опель-корса» осторожно, медленно спускался в подземный гараж и скоро занял свое место над ремонтной ямой.

Любин сел, деловито надел ботинки, сладко потянулся. Глядя на него, можно было подумать, что спать в чужих легковых машинах – его любимое занятие.

Посидев буквально несколько мгновений, Иван Кириллович почувствовал, осознал, что он бодр, свеж, полон сил и – вот уж неожиданно! – в прекрасном расположении духа.

Дверцу машины распахнул Арчил Тимурович Табадзе и, протягивая Любину руку, извлекая его из салона гостеприимного автомобиля, сказал улыбаясь:

– Вижу, Иван Кириллович, вы в отменной форме. Немного отдохнули?

– Изумительно! Изумительно! – только и мог проговорить господин Любин.

– И прекрасно! Сразу хочу предупредить: времени у нас в обрез, и поэтому предлагаю следующее… – Напряжение появилось на лице Табадзе. – Вначале я покажу вам нечто и растолкую, что это такое. Минут десять, крайнее – пятнадцать. Потом у нас будет легкий завтрак, а за ним мы все дальнейшее обговорим подробно и детально. Ведь вы не завтракали, Иван Кириллович?

– Кажется, не завтракал, – признался Любин.

Лестницы, переходы, просторные помещения; в одном из них, обратил внимание Иван Кириллович, огромный камин и рояль насыщенного коричневого цвета. Опять переходы, лестницы, одна из них винтовая, спускающаяся вниз. «Наверное, мы в другом „кубе“», – определил Любин. Совершив вокруг оси этой лестницы по два оборота, они оказались в большом зале со сплошными широкими окнами по трем стенам. Помещение было заполнено ярким солнечным светом. Арчил Тимурович нажал кнопку на панели у входной двери, и на все окна сверху бесшумно спустились жалюзи из прозрачного голубого материала. Теперь зал погрузился в свет, какой может создать ясный тихий день, а солнце, очевидно, в восточном окне стояло неотчетливым розовым шаром, и на него можно было смотреть.

Всё пространство помещения было заставлено столами с компьютерами, принтерами, ксероксами, еще какой-то замысловатой техникой. Столы и одинаковые черные кресла на колесиках располагались асимметрично (какой-нибудь аккуратист мог сказать, что «все в полном беспорядке»), и между ними были удобные, широкие проходы.

– Мой мозговой центр, – пояснил Табадзе и, взглянув на наручные часы, добавил: – Через полчаса здесь начнется напряженная работа моих коллег. Но нам не сюда, Иван Кириллович.

Они прошествовали через весь зал. Первым в неприметную дверь вошел Табадзе.

– Прошу за мной.

Длинный коридор, освещенный светильниками, вмонтированными в потолок. Коридор упирался в следующую дверь. Ее Арчил Тимурович открыл пластиковой картой.

– Здесь крутые ступеньки. Осторожно! Держитесь за поручни.

Спускаясь вниз по крутой лестнице, Любин вдруг ощутил непонятное, быстро нарастающее волнение: «Сейчас что-то произойдет, случится…»

И произошло, случилось…

На мгновение он оказался в полной кромешной тьме, но рядом был Табадзе, который успокаивал:

– Момент, Иван Кириллович. Вспыхнул яркий свет.

Они находились в таком же большом зале, как верхний, только округлой формы. Стены, потолок и пол были покрыты единым, без швов и соединений, материалом пепельного цвета. Окна отсутствовали. Источников освещения Любин не обнаружил. «Мы под землей, подземный этаж», – определил он.

– Освоились? – спросил Табадзе.

– Освоился…

– Наша… Точнее сказать, моя святая святых.

– Тут ничего нет, – удивился Любин. – И никого.

– Когда надо, нужное появляется – и одушевленное, и неодушевленное. Но вы не правы. И сейчас в этом зале кое-что есть, просто сливается с полом, и сразу не заметить. Давайте снимем обувь.

В носках, осторожно ступая, Иван Кириллович двинулся следом за главой фирмы «Барс». Оказывается, через три или четыре метра от стен все пространство пола покрывали большие листы ватмана, аккуратно соединенные по краям.

– План вашего музея, все его помещения, включая два подвальных этажа. Увеличено в двадцать пять раз. Не буду вас, Иван Кириллович, утомлять объяснениями, что и где. Не вникайте.

У Любина уже слегка закружилась голова от хитросплетений, линий, пересечений, овальных и квадратных пересекающихся фигур, от цифр разными красками…

– Помните печально известный персонаж истории сервиза «Золотая братина» в самом начале, в первые годы советской власти? – спросил Табадзе.

– Вы кого имеете в виду?

– Дмитрия Наумовича Картузова.

– Да, да… Припоминаю…

– У него была любимая присказка, по латыни: куикве суум – каждому свое. Эрудит был. Тем не менее справедливо сказано. Так что… Пусть над этим ребусом ломают головы мои умники, – Табадзе улыбнулся, – под моим руководством. Пока скажу вам две вещи. Во-первых, каким-то непостижимым образом один фрагмент этого плана снят как бы сверху…

– Не понимаю! – перебил Любин.

– Не на вашем плане. Мы перенесли этот снимок сюда… Идите! Старайтесь не наступать на чертежи. – Они сделали несколько шагов к центру зала. – Вот. Узнаете? Тоже увеличено в двадцать пять раз.

Иван Кириллович стоял возле огромного круга, обведенного жирной черной чертой.

– Мой круг! – воскликнул он.

– Совершенно верно. Ваш. А вот этот, не совсем правильный квадрат… Мы его раскрасили «зеброй»… Узнаете?

– «Золотая братина»?… – прошептал директор музея.

– Она самая. Стенд с сервизом под бронированным стеклом в подвальном помещении. Он в самом центре круга. А стрелки, расходящиеся от него на пятнадцать метров – видите? – упираются в линию круга. То есть внутри его обозначено все, что находится вокруг стенда на расстоянии пятнадцати метров.

– И… и что это значит?

– Вопросы потом. За завтраком. Хорошо?

– Да, да…

– А вот эта стрелка, совершающая угол на сорок пять градусов, как бы уходит вниз. И на чем она останавливается, Иван Кириллович? Некое помещение с внутренними перегородками. Это не что иное, как часть подвала второго нижнего этажа, что находится под стендом с «Золотой братиной».

Иван Кириллович молчал, хотя в его голове нарастали, как снежный ком, вопросы, вопросы, вопросы…

– Вижу ваши нетерпение и недоумение. И поэтому… первое, что я довожу до вашего сведения: круг с бабочкой… Давайте называть его так. Круг взят из плана вашего музея и из плоского изображения поставлен вертикально. Повторюсь: как бы сфотографирован сверху, притом с проникновением через пол в