железная воля и стойкие убеждения в своей правоте. Так вот, Дакунины здраво рассудили: услышав, что граф направится к вам с телохранителями, вы тут же поинтересуетесь, откуда они, а узнав название фирмы, позвоните в справочную: есть ли такая фирма? Кстати, любой на вашем месте поступил бы именно так. Вы слишком доверчивы, Иван Кириллович.

– Да уж… – вздохнув, добавил Миров.

– Это на первом этапе. А во-вторых, им потом просто надо было вывести нас на исчезнувшую фирму «Амулет», которая причастна к похищению сервиза, что, как это ни парадоксально, соответствует действительности. Но цель у них конкретна: пустить нас по ложному следу здесь, в Москве, тогда как главные события должны произойти в Петербурге. И это, надо признать, им удалось.

– Тогда еще один вопрос… – Директор музея помедлил. – Зачем им было оставлять меня в живых? Ведь я для следствия – находка.

– По очень простой причине, Иван Кириллович. Им нужно было выиграть время – дня два или три, чтобы привезти «Золотую братину» в Питер… Предполагалось, что «граф» поболеет необходимое время в своем номере отеля «Космос», а «поиск» сервиза будет развиваться по их сценарию. С графом и вы, и мы будем дружески общаться. Потом он выздоровеет и отправится за своими воротами в Ораниенбаум, из Питера будет нам звонить, справляться, как у нас идут дела. Вообще, я думаю, у них было несколько вариантов пустить нас по ложному следу, но тот, по которому стали развиваться события, для них оказался наихудшим.

– Почему? – спросил Любин.

– Им нужна была, как минимум, неделя на ту возню, которую они организовали в Москве и в арендованном коттедже. Ведь немецкий сухогруз «Окс» отправлялся из Петербурга первого августа…

– Простите! – не понял Иван Кириллович. – При чем здесь сухогруз?

– Да! Я упустил это в своем рассказе. Ведь мы за два часа проделали огромную работу в Морском порту… Короче говоря, мы установили, что еще за десять дней до отхода этого сухогруза были оформлены все документы и оплачен груз, с которым на этом судне должны были отправиться в Европу граф Оболин и два его спутника с двумя контейнерами. Но у них все поломалось. И пришлось срочно, в пожарном порядке покупать круизные билеты на теплоход «Сергий Радонежский». Все это было сделано за сутки до отплытия, уплачена совершенно дикая, баснословная цена за два контейнера, потому что для праздных путешественников такой груз не предусмотрен. Не обошлось там и без таможенных нарушений, крупной взятки и прочих прелестей. И у капитана теплохода «Сергий Радонежский», и у фирмы «Север – Юг» возникли большие неприятности.

– Так почему же все это произошло? – спросил Любин.

– Потому что мы сорвали их план, – пояснил Вениамин Георгиевич. – Прежде всего благодаря Арчилу Тимуровичу…

– Мы сделали эту работу все вместе, – запротестовал Табадзе. – Просто, Иван Кириллович, организаторы ограбления музея не учли одного важнейшего обстоятельства, а именно – того, что мы заглянем в вековую историю сервиза и там тоже будем искать истоки преступления. Плюс, конечно, не отправленное вам письмо Александра Петровича. Повторюсь: этот факт – подарок судьбы. Мы достаточно скоро вышли на похищение сервиза и разгадали их план действий. Мы украли у них важнейший фактор замысла – время. Кстати, я допускаю, что в отеле «Космос» была обнаружена слежка за нашим «графом». Поэтому и сорвался в Питер Никита Дакунин, и с этого момента игра пошла в открытую. – Арчил Табадзе замолчал и вдруг продолжил с горечью в голосе: – Только игра эта не закончена!..

– Что вы имеете в виду? – тихо спросил Любин.

– Остались люди господина Дакунина-старшего, на свободе сыновья Василия Никитовича, и, наверное, не только они…

– Ну уж нет! – не смог согласиться директор Музея народного искусства России. – Теперь у меня «Братину» не похитит никто и никогда!

– Не зарекайтесь, Иван Кириллович. Впрочем, у вас, скорее всего, не похитят. Но ведь согласитесь: жизнь человеческая и жизнь этого невероятного сервиза – разные вещи. Вы никогда не задумывались о том, какие по ночам тени толпятся у витрины «Золотой братины», какие потусторонние страсти бушуют под потолками зала, в котором выставлен сервиз? Вокруг него своя плотная аура. И после последних событий в ней наверняка что-то прибавилось. А вообще… Лучше бы никогда не открывать витрину с «Золотой братиной», не поднимать бронированное стекло над ней…

– Но почему? – изумленно спросил Миров.

– Понимаете… – Арчил Тимурович помедлил, подыскивая единственные точные слова для выражения своей мысли. – Вот над нашей планетой, над Землей, – плотный слой атмосферы, небо. Я убежден, что небо – защита Космоса от негативной черной энергии, которую излучает людское сообщество. В этой энергии концентрация ненависти, злобы, зависти, предательства – словом, всех отрицательных эмоций человечества. Наше небо пропускает вовне, в Космос, только то, что освещено в деятельности человечества Любовью, потому что она, Вселенская Любовь, – основной закон мироздания. Это моя теория. Естественно, она еще потребует аргументированного обоснования. Так же и «Золотая братина»…

– Что вы имеете в виду? – тихо спросил Любин.

– Вот что, дорогой Иван Кириллович… Сервиз хранит в себе многое из того, что связано с высокими порывами человеческого духа: любовь, стремление к свободе, милосердие, призыв к покаянию. Все эти чувства, эмоции преодолевают любые преграды, нет брони, через которую бы они не прошли, потому что они проявления Божественного начала в человеке. А все черные чувства и стремления людей, которые тоже концентрирует в своей золотой плоти сервиз, не всепроникающи, для них тоже есть преграда – свое небо из бронированного стекла – стеклянное небо. И стоит только поднять его над «Золотой братиной» – вся ее энергия от дьявола вырывается наружу и начинает творить свое черное дело. Разве мы не были свидетелями этому в последние дни июля?

– Ты, Арчил, мистик, – заметил, правда не очень уверенно, материалист Миров.

– Может быть… – задумчиво произнес Табадзе. – И признаюсь: сегодня я, может быть, не поделился бы с вами этими мыслями. Пока что сие только набросок некой теории. Или концепции. Но в эти дни я понял, что не одинок в своих умозаключениях – у меня появился союзник, единомышленник. Это ваш отец, Иван Кириллович.

– Каким образом? – изумился директор Музея русского народного искусства.

– В третьей папке, где собраны второстепенные документы… Если только упоминалась «Золотая братина», сказали вы, документ попадал в нее. В этой папке я обнаружил несколько листков с записями, сделанными Кириллом Захаровичем в конце тридцатых годов явно для себя. Обрываются они буквально на полуслове. Вспомните, Иван Кириллович. На них есть ваша… как сказать?… виза. Такие пожелтевшие листы из ученической тетради в клетку. Вы там в верхнем правом углу первой страницы написали… можно сказать…

Любин, побледнев, произнес тихо:

– Вспомнил… об этих отцовских страничках. Но моя, как вы говорите, виза… Скажите…

– Вы там написали: «Мистика». И дальше – фраза, жирно зачеркнутая. Я разобрал только первое слово – «Отец».

– «Отец психически болен», – прошептал Иван Кириллович. – Вот эта фраза.

– Признаюсь… – Табадзе вскочил и принял свою излюбленную позу, оседлав спинку стула как трибуну. – Признаюсь, я перепечатал эту запись. Она со мной. И если вы, Иван Кириллович, не против, я прочитаю.

– Прочитайте.

Арчил Тимурович опять сел за стол и извлек из кейса два листа машинописного текста.

– Без заголовка. Фрагменты, скорее всего, дневника Кирилла Захаровича Любина.