заказе. Он смотрел только на «клиента». Как подойти к нему? Что сказать?

«Меня послали, сэр, чтобы ранить вас! Вы куда предпочитаете, в руку или в ногу? » Или: «Я должен вас подстрелить, мистер Кимон, потому что мне нужны деньги! » А может: «Мне необходимы деньги, а единственный способ их заработать – это пальнуть в вас из атомика, сударь! Как прикажете поступить?»…

Ма бахт… Вчера все казалось простым и ясным. Он, самозваный бретёр Джо Бастер, отказывается стрелять в Лоренцо Кимона, эсквайра, а вышеупомянутый эсквайр отстегивает так называемому бретёру за это сумму, кратную гонорару. Честная сделка? Вполне. Только как все это вывалить перед незнакомым и наверняка ни о чем не подозревающим человеком? К тому же настоящим аристократом, о которых он, провинциальный землянин Омал Мохо, только в книжках читал. А что, если…

Додумать он не успел. С грохотом распахнулась входная дверь. Жалобно зазвенели бокалы над барной стойкой. Послышались тяжелые шаги и металлическое клацанье. Неприятный мускусный запах наполнил не слишком просторное помещение кабачка. Рука Омала рефлекторно нырнула за пазуху. Он нащупал шероховатую рукоять верного «Бретёра-116». Кто-то встал у него за спиной, обдавая шею влажным дыханием, и сипло произнес:

– Так вот вы где, господин артист!

Кимон, казалось, не слышал этих слов. Он неторопливо допил кофе, поставил чашечку на блюдце, вынул из кармана сюртука трубку и кисет. Так же неспешно набил трубку, чиркнул спичкой. Спустя несколько долгих мгновений в воздухе поплыл ароматный дым.

Тот, кто стоял за спиной Омала, наоборот, с каждой секундой терял терпение. Его дыхание становилось все чаще и все горячее. От звериного запаха Омала уже мутило, и он брезгливо отодвинулся к стене. Теперь он мог повернуться к вошедшему вполоборота и рассмотреть как следует. Зрелище удовольствия не доставляло.

Посреди кабачка, уперев в крутые бока могучие руки (правую заменял металлический протез, напоминающий промышленный манипулятор), стоял здоровенный детина в костюме песочного цвета, бежевых гетрах и черных лакированных штиблетах. Соломенное канотье сдвинуто на затылок. По жирным щекам стекал пот. Тройной подбородок подрагивал. Детина обвел тусклым взором окружающие пространство, пригвоздив к месту официанта и бармена за стойкой. Омала он взгляда не удостоил.

– Ну так что, господин лицедей? – прорычал детина. – Продаете мне свое корыто?

– Я уже отвечал вам на этот вопрос, Штарх, – отозвался Кимон. Голос его был под стать облику – бархатный, но прошитый металлической ноткой. – «Тувия» не продается.

– А я уже говорил вам, господин кривляка, что такой ответ меня не устраивает! – заявил Штарх. – У вас есть время подумать до вечера. А чтобы вам живее думалось, получите вот это!

Над головой Омала просвистело что-то тяжелое, он едва успел пригнуться. Брошенный Штархом предмет грохнулся на стол Кимона, расколотив кофейный прибор. Артист вскочил, спасая брюки от остатков разлившегося кофе, но тут же забыл о них. Среди осколков и лужиц лежал гребень из тускло-желтого металла, инкрустированный зелеными камешками. Длинное холеное лицо Кимона побледнело, он выронил трубку.

– Жду вашего звонка! – рявкнул Штарх. Скрипнул пластик пола, загрохотали шаги, хлопнула дверь.

– Варра, – прошептал артист, прижимая гребень к губам.

…Скользкий шелк платья, облегающего горячее гибкое тело, кошачьи глаза… Анта одели ута…

Омал тряхнул головой, отгоняя непрошеное видение, поднялся, обогнул стол, поднял оброненную трубку, протянул ее артисту.

– Кто это был, господин Кимон?! – спросил Омал, напрочь забыв о своих сомнениях и страхах.

– Петер Штарх, – ответил артист, не сводя взора с драгоценного гребня. – Содержатель борделей, ночлежек, казино, кабаков, лавчонок, торгующих краденым… Днем – респектабельный джентельмен, ночью… Позвольте, – встрепенулся он. – Откуда вам известно мое имя?

После некоторого колебания Омал протянул ему визитку. Кимон покачал головой.

– Не понимаю, как она к вам попала?

Момент настал, и Омал коротко рассказал артисту о визите Бофора и его заказе. Кимон окинул его проницательным взором.

– Выглядите вы и впрямь как бретёр, – заключил он, – но манеры у вас иные… Вы совсем не похожи на человека, для которого чужая жизнь имеет твердую цену…

– Так и есть, – отозвался Омал. – Я не бретёр, хотя вынужден выдавать себя за него.

– Понимаю вас, – проговорил артист. – Я ведь тоже не тот, за кого себя выдаю… – Он помолчал и добавил: – Но условимся, господин ЛЖЕБРЕТЁР, вы не пытаетесь узнать моей тайны, а я – вашей.

– Хорошо, господин Кимон, – согласился Омал. – Только зовите меня Джо. Джо Бастер.

Артист на мгновение нахмурился, точно имя это ему было знакомо, но ничего хорошего о его обладателе он не слышал, и сказал:

– Если я правильно вас понял, господин Бастер, вы попали в затруднительное положение…

– Вы тоже! – невольно вырвалось у Омала.

– Угадали, – откликнулся Кимон с болью, – но… – Он покосился на остолбеневших бармена с официантом. – Нам лучше обсудить это позже… Кабачок – не самое подходящее место для таких разговоров.

Они вышли из кабачка и плечом к плечу зашагали вниз по улице к набережной. Кимон шел быстро, сосредоточенно сопя трубкой. Омал старался не отставать и при этом успевал глазеть по сторонам. Маленькое марсианское солнце торчало уже над колоннами Диа-Сао. Становилось жарко. Нечистые воды Гамильтон-канала отдавали гнилью. От утренней свежести не осталось и следа. Ярмарка набирала ход. Улицы были запружены народом. Время от времени к двум невольным приятелям пытались прицепиться зазывалы и разносчики мелкого товара, но они лишь отмахивались.

В какое-то мгновение Омал едва не отстал от артиста, засмотревшись на завораживающий танец обитателей Ио, которые казались в ярком утреннем свете бледными языками живого пламени. Второй раз его отвлек лоток с книгами под парусиновым тентом. Хозяин лотка, житель обледенелого Ганимеда, напоминающий большого плюшевого медвежонка серебристо-белого цвета, заметил интерес землянина к своему товару; залопотал на ломаном среднесолярном, расхваливая увлекательность земных бульварных романов в пестрых мягких обложках, глубину и мудрость венерианских философских трактатов, сплетенных из мириадов узелков, и напевность поэм, отчеканенных на металлических книгах Первотворцов. Но Кимон бесцеремонно подхватил Омала под локоток и увлек к огромному шатру цирка шапито, раскинутому в центре ярмарочной площади.

Под цирковым пологом было сумрачно и прохладно и остро пахло зверинцем. Артист решительно зашагал вдоль ряда клеток, за решетками которых Омал различил смутные силуэты диковинных инопланетных животных. Твари, рожденные на дальних и ближних окраинах Империи Солнца, шумно чесались, вздыхали, скулили, стрекотали, зевали в несколько глоток сразу. В рассеянном свете, падавшем из вентиляционных отдушин в куполе, шкуры невиданных зверей переливались алмазными искрами, оперенья вспыхивали немыслимой радугой, предостерегающе поблескивали клыки и недобро посверкивали глаза.

Оттого, что они были так близко, Омалу стало не по себе. И поэтому, когда в последней клетке он разглядел обыкновенного льва, то мгновенно проникся к нему самыми теплыми чувствами. Похоже, Кимон разделял их, потому что замедлил свой стремительный шаг, бесстрашно просунул руку между прутьями и потрепал льва по свалявшейся гриве.

– Ну что, Бруно? – осведомился артист. – Тяжко тебе здесь?

Бруно опустил косматую голову на массивные передние лапы и посмотрел на людей жалобными глазами.

– Вывезли с Земли на потеху здешней публике, – пояснил Кимон. – Нам любопытно поглазеть на драконовых коршунов с Титании, на ледяных кротов Венеры, на сумчатых гигантов из джунглей Япета, а инопланетчикам подавай льва! Вот и грузят бедолагу в трюм старого корабля, где пытают стартовыми перегрузками, невесомостью в свободном полете, дурно кормят и не чистят клетку неделями…