окружением со стороны ОГПУ велось не столь плотно и внимательно (раз глава ОГПУ требует «усиления нашего наблюдения»), но в обычном порядке, в каком это должны были делать особые отделы. Поэтому Дзержинский требует «наметить план наблюдения», «усиление наблюдения» с определенной целью — с целью «выявления». Учитывая содержание и контекст «записки» — с целью «выявления» «контрреволюционной подготовки» командования Западного фронта.
Следует обратить внимание на требование Дзержинского, обращенное им этой запиской к Менжинскому, помеченное словом «срочно». Из этого можно сделать вывод, что какие-то особо обеспокоившие председателя ОГПУ политические обстоятельства, возникшие к 1 января 1924 г. в штабе и войсках Западного фронта, и вызвали с его стороны требования «срочных» действий от своих подчиненных.
Сведения, вызвавшие необходимость принятия «срочных» мер, Дзержинский, вероятнее всего, получил не позднее 31 декабря 1923 г. Выше мы пришли к выводу, что разговор Тухачевского с Корком состоялся не ранее 29 декабря. Из контекста цитированной выше «записки Дзержинского» следует, что Тухачевский в это время был в Смоленске.
Смутные события так не проясненного и ныне «заговора Тухачевского» 1923–1924 гг. завершились тем, что Сталину и «тройке», победившей Троцкого, удалось «победить» и Тухачевского. 6 марта 1924 г. его, так или иначе, удалось лишить войск Западного фронта и перевести 2-м помощником начальника Штаба РККА. Конечно, это было не только должностное понижение, но и лишение Тухачевского (на всякий случай) возможности влиять на политические дела, что он мог делать, имея в своем распоряжении войска Западного фронта. Вскоре началась и «чистка» всего ближайшего окружения Тухачевского, о чем уже достаточно много писалось.
Однако Тухачевский не остался полностью в стороне от политических страстей и во второй половине 20-х гг. Арестованный в октябре 1936 г. С. Кавтарадзе, обвинявшийся в принадлежности к грузинскому центру троцкистской организации, в своем заявлении на имя наркома Н.И. Ежова от 8 марта 1937 г. сообщал об одном факте, относившемся еще к 1927 г.
«В конце 1927 года, — писал он, — я был на квартире Белобородова, где тогда проживал Троцкий и где собирались главари троцкистской оппозиции. Застал там Белобородова, Троцкого, Сосновского, Раковского. После туда же пришли Муратов и Смирнов И.Н. Точно не помню, но один из последних сказал: «Я говорил с Тухачевским по вопросу о наших делах, борьбы с руководством партии, и Тухачевский заявил: «Вы дураки, раньше нужно было поговорить с нами, с военными, мы сила, мы все можем, а вы действуете самостоятельно». Эту фразу я помню совершенно точно. Помню также, что это сообщение вызвало одобрение». Сыграло ли это сообщение какую-либо роль в «деле Тухачевского», сказать трудно. Оно более ничем и никем не подтверждается. По крайней мере, в опубликованных следственных и судебных материалах по известным политическим процессам 1937 и 1938 гг. этот факт не фигурирует и в показаниях подсудимых отсутствует. Однако он вполне правдоподобен. Особенно если учесть, что И.Н. Смирнов хорошо знал Тухачевского по 5-й армии еще с 1919 г. Он вполне мог, зная Тухачевского, вести с последним такой разговор.
О «заговоре Тухачевского», сведения о котором оказались в распоряжении ОГПУ в августе — сентябре 1930 г. из так называемого «дела Какурина — Троицкого». Поэтому не буду вновь останавливаться на его деталях. Ограничусь лишь той информацией, которая не была задействована в моих предшествующих книгах.
Летом 1930 г., по свидетельству указанных выше близких к Тухачевскому Н.Е. Какурина и И.А. Троицкого, в обстановке очередного обострения внутрипартийной борьбы во властной элите СССР, Тухачевский, как и на рубеже 1923–1924 гг., занял выжидательную позицию и готов был к взятию в свои руки власти в стране и установлению военной диктатуры при крайнем обострении политической ситуации, в случае, к примеру, убийства Сталина кем-либо из представителей оппозиции. Тогда это «дело» вроде бы разрешилось благополучно для Тухачевского после проведения очной ставки между ним и свидетельствовавшими против него лицами. «Мы очную ставку сделали, — вспоминал об этом деле Сталин на заседании Военного совета 1–4 июня 1937 г., — и решили это дело зачеркнуть». Эта очная ставка была проведена 23 октября 1930 г. Но не она решила благополучный для Тухачевского исход дела. «Мы обратились тогда к тт. Дубову (Дубовому. — С.М.), Якиру и (в стенограмме пропуск, однако в соответствующих документах значится Гамарник. — С.М.), — продолжал Сталин, — «Правильно ли арестовать Тухачевского как врага?» Все трое сказали: «Нет, это, должно быть, какое-нибудь недоразумение, неправильно». Однако, судя по следующим репликам Сталина, на указанном заседании Военного совета не все так гладко оказалось с мнениями указанных военачальников — Якира, Гамарника и Дубового. «Я больше верил Дубову (Дубовому. — С.М.), — признавался почти семь лет спустя Сталин. — Он с одной стороны характеризовал Тухачевского как врага».
Следовательно, если Якир и Гамарник выразили однозначное сомнение в достоверности показаний Какурина и Троицкого и антисоветских замыслах Тухачевского, то Дубовой колебался и высказал какие-то соображения, компрометировавшие Тухачевского как человека, связанного с антисоветскими элементами. «На очной ставке, — продолжал Сталин комментировать позицию Дубового, — он сказал, что Тухачевский был связан с враждебными элементами. Два арестованных об этом показывали». Щаденко уточнил: «Да, в протоколе Троицкого». Значит, главные компрометирующие Тухачевского показания давал не Какурин, а Троицкий. Поэтому и судьба его сложилась, по крайней мере первоначально, гораздо благоприятнее, чем у Какурина, осужденного на 10 лет тюремного заключения.
Еще одно небольшое, но существенное уточнение, касающееся этого «дела», дал Ворошилов. «Это было в 1929–1930 гг.». Сведения об этом «заговоре Тухачевского» и «деле Какурина — Троицкого», содержащиеся в известной «Справке по проверке обвинений», даются таким образом, что складывается впечатление, что показания Какурина и Троицкого, арестованных в середине августа 1930 г., против Тухачевского были даны ими случайно, в ходе следствия. На самом деле, и об этом знал (тогда или узнал потом) Ворошилов, «дело» это началось еще в 1929 г.
Во-первых, известную ныне «секретную сотрудницу» ОГПУ О.А. Зайончковскую (дочь известного русского генерала A.M. Зайончковского, также сотрудничавшего с советскими спецслужбами) опрашивали о Тухачевском и его настроениях еще в декабре 1929 г… Но на 1929 г. указывает и вдова Тухачевского (в 1940 г.). «Еще в 1929 году, — показывала она на допросе, — в беседе с мужем Тухачевским последний рассказал мне, что имел неприятность через Троицкого Ивана Александровича и Какурина Николая Евгеньевича, преподавателей Академии им. Фрунзе. Неприятность эта заключалась в том, что при аресте Какурина был якобы обнаружен список какой-то организации, в котором имелась фамилия Тухачевского, но в этот список Тухачевский был внесен якобы без его согласия и ведома. Этот вопрос разбирался в ЦК ВКП (б), и Тухачевский смог доказать, что он ни в чем не повинен и ни к чему не причастен». Возможно, что в датировке (1929 г.) арестованная и осужденная вдова Тухачевского просто ошиблась. Известно, что и Какурин, и Троицкий, как выше уже говорилось, были арестованы в августе 1930 г. Однако само это «дело», касавшееся прежде всего возможной политической нелояльности Тухачевского, зародилось, пожалуй, еще в 1929 г.
Известно, что по результатам проверок 23 октября 1930 г. Сталин писал Молотову: «Что касается дела Тухачевского, то последний оказался чистым на все 100 %. Это очень хорошо». Однако похоже, что ни у Сталина, ни у руководства ОГПУ подозрения и политическая настороженность в отношении будущего маршала так и не исчезли.
В январе 1931 г., как ранее уже отмечалось, Сталин принял программу модернизации армии, предложенную Тухачевским. В июне 1931 г. Тухачевский был назначен заместителем Председателя РВС СССР и наркома по военным и морским делам, начальником вооружений РККА. Казалось бы, очень высокий и чрезвычайно ответственный пост в период реконструкции армии. И это действительно так. Но одновременно, следует это заметить, отныне и до конца своих дней Тухачевский был лишен командования реальными войсками: с назначением на указанные должности он покинул войска Ленинградского военного округа, которым он до этого командовал. Политически он отныне становился гораздо менее опасным. В его руках отныне уже не было реальных войск в качестве возможного рычага воздействия на поведение политического руководства.
Тем не менее, несмотря на выраженное Сталиным в письме к Молотову удовлетворение тем, что в октябре 1930 г. «Тухачевский оказался чистым на все 100 %», при появлении в последующие годы каких-
