– И как тебе, Антоша, главные героини? – Я надеваю на голову салфетку, изображая платок, и начинаю шамкать: – Трейси Лордс мне кажется убедительней Джульетты Мазины...
– ...Когда глотает, – равнодушно отвечает Антон. – Дураки дураками. В вашем возрасте могли бы быть более сопереживающими, более тонкими, что ли, по отношению к друзьям...
– Антон, у тебя такое лицо, – Ваня щелкает пальцами, пытаясь подобрать определение, – будто вчера сексопатолог сказал, что побороть твою преждевременную эякуляцию невозможно...
Антон согласно кивает, берет стакан с водой, неспешно потягивает через трубочку, потом внезапно выдергивает ее из стакана и плюет в Ваню приличным количеством воды. Ваня пытается закрыться рукой, но это не спасает. Струя воды попадает ему точно в лоб и оседает кляксами на белой рубашке. В ответ в Антона летит полупустая пачка сигарет, тканевые салфетки и зажигалка. Антон закрывается диванными подушками, подставляя под пули ноги, что еще больше выводит из себя Ваню, который, улучшив момент, засовывает себе в рот бумажную салфетку, быстро-быстро пережевывает ее, достает, комкает в снежок и швыряет точно в щель между подушками. В то место, откуда торчит нос Антона. В последний момент Антон каким-то невероятным движением ухитряется подставить локоть, и жеванный салфеточный ком ударяется в него, отскакивает, и, выписав замысловатую траекторию, засаживается в лицо официанту.
Дальше все происходит словно в замедленной съемке. Внезапный удар заставляет официанта сделать шаг назад, его левая нога скользит по паркету, поднос, на котором стоят друг на друге несколько тарелок с остатками пищи, накреняется, официант теряет точку опоры и буквально обрушивается на двух женщин средних лет.
Я смотрю, как тарелки и приборы движутся в рапиде, покрывая женщин недоеденным супом, рыбьими костями и каплями вина. Как официант оседает на пол, успевая сделать скорбное извиняющееся лицо и протянуть руку в сторону виновников этого беспредела. И он уже открывает рот, чтобы озвучить причину трагедии, но тут на пол летят бокалы и тарелки и разлетаются на куски. Антон смотрит на все это, укрывшись подушкой. Ваня, открыв рот, застыл в позе метателя камня, а женщины, воздев руки, синхронно визжат. У меня возникают сразу несколько идей, как то: вскочить и вытирать этих телок салфетками; протянуть руку, чтобы помочь подняться официанту; слегка ударить Ваню, как бы обнаруживая свои джентльменские намерения.
Но женщины так некрасивы и столь вульгарно одеты, официант так жалко выглядит, да и зачинщики, мои друзья, вряд ли во всем виноваты, ведь это была честная дуэль. Так что идеи разом умирают, и мне остается лишь всплеснуть руками и довольно громко заявить:
– Это было потрясающе!
Сидящие вокруг нас зачарованно досматривают финал этой сцены, женщины уже не визжят, а громко матерятся, а из колонок опять начинает играть
– Это не мы, это он!
Крупный план. Андрей Миркин сидит, открыв рот и разведя руки в стороны. Его лицо выражает глупое восхищение и вместе с тем отчаянное непонимание, почему его так мерзко подставили...
Со всех сторон слышится порицающее шушуканье сидящих за столами, женщины озвучивают стоимость своих туалетов с пояснениями, где они были приобретены, метрдотель говорит что-то о посуде, испорченном диване и «оплатить по справедливости», но я настолько ошарашен поведением моих друзей, что на минуту теряю самообладание, пропускаю все это мимо ушей и довольно тихо (впоследствии окажется, что на весь зал) произношу:
– Нихуя себе! – и вскидываю глаза на официанта. – Ты слепой? Да я вообще в этом не участвовал! Чувак, ты хоть следишь за тем, что у тебя в зале происходит? Я буду... я напишу в книгу жалоб! – непонятно почему, но именно эту мантру опущенного обывателя услужливо подбросило сознание. В социально- культурном плане, видимо, это означало, что герой «Шинели» живет в каждом из нас.
Во время этих обоюдных препирательств к нам подошел директор ресторана, увел с собой женщин, обезображенных возрастом и объедками, за ними следом исчез Антон, а метрдотель, с благословения начальства, предложил нам немедленно удалиться. Мы понуро шли к выходу, стараясь не встречаться глазами с окружающими. За моей спиной сказали что-то про телевидение и про «совсем уже обурели», но во мне все так клокотало от обиды, что я предпочел не реагировать, дабы не оставлять после себя кучи трупов среди зарослей рукколы, плошек с соевым соусом и раскатанных по полу калифорнийских роллов.
– Как мило ужинать с друзьями! – констатировал я, когда мы вышли на улицу.
– Ну ладно, чего ты! – Ваня отвел глаза и двинул по направлению к кустам.
– В жизни с вами больше никуда не пойду! – Я закурил и стал считать про себя, чтобы успокоиться.
Ветер легонько прошелестел листвой, на противоположной стороне улицы припозднившийся торчок в капюшоне, почти закрывавшем лицо, метнулся из-под колес зазевавшегося бомбилы. На город оседала ночь, смешанная с туманом и выбросами выхлопных газов.
– Я все разрулил, – громко сказал Антон, спускаясь по ступеням. – Оставил некоторое количество иностранной валюты, так что все в порядке! Больше нас сюда не пустят!
– Ура! – отозвался Ваня из кустов.
– Ну что, чуваки, – я хлопнул в ладоши, – теперь, когда этот мелкий инцидент исчерпан, думаю, пришло время объясниться со мной, так? Сказать что-то теплое, что-то такое, что заставит меня поверить: в ваших действиях не было злого умысла, вы лишь... выразили социальный протест обществу упырей и метрдотелей.
– Дрончик, извини, неловко вышло! – Антон попытался обнять меня. – В конце концов, что было бы, окажись ты на месте Вани?
– Действительно! – Ваня оправил на себе пиджак. – Это же не я начал водой плеваться, как школьник.
– А нечего было на мою бабушку наезжать! – парировал Антон.
– Так это я, что ли... Кстати! – Ваня указал на меня пальцем.
– Точно, вот кто все начал! – Антон согласно кивнул.
– Так что без вины виноватых не бывает! – заключили обе сволочи.
– Вы совсем сдурели?! Вы же начали ваши разборки из-за чьих-то половых проблем!
– Кстати о проблемах. – Антон смотрит на часы. – Поехали на свинг-пати? Я был на прошлой неделе – это угар, чуваки!
– Я к жене, – извиняется Ваня.
– Так, с этим все ясно, как обычно дезертировал, а ты?
– Я? После всего, что между нами было? У меня сегодня хохлушка или хохлушки на примете. – Я похлопываю себя по карману джинсов, проверяя, на месте ли телефон.
– То есть ты возьмешь и вот так запросто меня бросишь? – Антон укоризненно смотрит на меня. – Бросишь человека, которого нигде, кроме свингер-клуба, не ждут?
– Поехали лучше ко мне, дывысь, яка гарна дивчина! – Я достаю айфон и показываю ему фотографию.
– Отличная! А теперь представь, что там таких не две, и даже не четыре, а?
– Ладно, чуваки, я откланиваюсь. – Ваня пытается сделать книксен. – Кстати, Дрон, что ты там про Эрнста говорил?
– Забей! – сплевываю я.
– Ну? – вопросительно причмокивает губами Антон.
– Ты же знаешь, я всегда был против групповух, общественного разврата и аморального поведения, – отвечаю я с кислой миной. – Я человек публичный...
Свернув с Маросейки, мы долго петляли по змеевидным переулкам, которыми изрезано все пространство между «Китай-городом» и «Чистыми прудами». Антон изредка притормаживал, высовывал голову в окно, сверяясь с какими-то одному ему ведомыми опознавательными знаками, чертыхался, сдавал