пребывают в стандартных позах. Один сидит и делает вид, что изучает график движения гостей и сотрудников, другой стоит рядом и читает «Инструкцию по действию охраны во время чрезвычайной ситуации», под обложкой которой наверняка скрывается детективный роман. Все выглядит обыденно. Лица охраны, окраска стен, только вот логотип на стене напротив входа…

… вместо лаконичного герольдического щита с аббревиатурой фонда большие золотые буквы во всю стену:

гласит надпись, сделанная светящимися буквами. Я прохожу через турникет:

– Вы куда направляетесь, мужчина? – Охранник преграждает мне путь.

– Я?

– Вы, вы. – Второй охранник встает рядом с первым.

– Я… я к… Позовите Алексеева, – в замешательстве прошу я.

– У нас нет никакого Алексеева.

– Тогда сразу Вербицкого, – я делаю два шага назад, – скажите, что Дроздиков пришел.

– Мужчина, вы, наверное, адресом ошиблись, – охранник двигается на меня, – валил бы ты отсюда, мужик. Сам не знаешь, куда и к кому идешь.

– К Гогелю! – я указываю пальцем на вывеску и чувствую, как изнутри меня начинает давить хохот. – К Го-гель-бла-ту!

– По вопросу? – Первый охранник угрожающе постукивает резиновой дубинкой по турникету.

– Это к нам, к нам, – вдруг сзади него возникает девушка в деловом костюме серого цвета, – молодой человек, вы из «ПЗК»? От Мамедова?

– От… Магомедова… – улыбаюсь я и отворачиваюсь, чтобы не заржать в голос, – из Зека.

– Пропустите его, пожалуйста. – Девушка жестом приглашает меня пройти через дверь, которая находится рядом с металлической рамкой.

– А Генрих Анатольевич вас ждет уже полчаса. Вы документы привезли для регистрации? – говорит она не оборачиваясь.

– Ага, – хихикаю я на ходу, – привез. А вы на каком этаже сидите?

– На четвертом. А вы у нас не были ни разу?

– Я, кажется, был раньше в этом здании. А на шестом этаже тут кто сидит?

– Авиакомпания какая-то. «Большой Кайман», что ли, – поворачивается она ко мне уже в лифте.

– Ясно, – я снова подхихикиваю.

– А что вы смеетесь все время? – Она нажимает на кнопку. – Я что-то смешное делаю?

– Нет, не вы, – давлюсь я хохотом. Двери лифта закрываются.

Мы приезжаем на четвертый этаж. Тут раньше располагались большие переговорные и кабинеты финансистов. На стене напротив лифта, там, где раньше висел логотип Фонда, теперь висит огромный постер в хромированной раме, похожий на обложку журнала. На постере изображен человек в костюме, на ходу вырывающий у себя из области сердца налоговую декларацию. С декларации капает кровь. На том месте, где у глянцевых журналов положено находиться названию, красными буквами написано:

А под ногами у человека значится:

«Отмываем, значит. Интересно, зачем это Вербицкому такая клоунада?» – думаю я. По коридору мы доходим до последней справа двери и заходим в нее. Пройдя мимо секретарши, девушка в сером открывает вторую дверь:

– Генрих Анатольевич, к вам из «ПЗК» приехали.

– Отлично, зовите, – послышалось из-за двери.

– Прошу вас, – пригласила меня девушка.

Я захожу в кабинет и вспоминаю, что раньше тут сидел некто Туринский, отвечавший за иностранные платежи. У противоположной стены стоит стол прямоугольной формы с приставленным к нему круглым стеклянным. За столом сидит лысый мужичок в свитере с V-образным вырезом, под который надета рубашка с галстуком. Над ним висит картина, исполненная в духе Виноградова-Дубосарского. Полотно имитирует известный агитационный плакат времен Отечественной войны. Но если в оригинале была изображена русская женщина, в ужасе укрывающая сидящего на руках ребенка от грязных лап фашиста, то тут фантазия неизвестного гада разыгралась не на шутку. Вместо женщины с ребенком на картине нарисован клерк с растрепанными волосами в розовом костюме и фиолетовом галстуке, прижимающий к груди пухлый черный портфель. Лицо его, пепельно-серого цвета, искажено ужасом. К портфелю же тянет руки одетая в кроваво-красную накидку Родина-мать. Да, да. Та самая Родина-мать, которая звала всех на фронт на плакате, являющимся одним из ярчайших образцов пропаганды Советского Союза. Между двумя персонажами проходит пунктиром линия государственной границы с пограничной будкой посередине. На будке висит белый листок бумаги с мелким шрифтом. Подойдя ближе, я разбираю, что на нем написано:

На столе, за которым сидит Генрих Анатольевич, стоит большой монитор, рядом с монитором стопка каких-то журналов, а на самом углу стола лежат две книжки: «Оффшорное регулирование» и роман Виктора Пелевина «Числа». «Понятное соседство», – про себя отмечаю я, а вслух интересуюсь:

– А вы, значит, в этих прачечных директором будете?

– Партнером. Документы давайте, – не поднимая головы, отвечает он.

– Ага. И давно вы в этом офисе сидите?

– Мы? Не очень, а что за допросы, молодой человек? Вы документы привезли? – Генрих Анатольевич, наконец, удостаивает меня своим взглядом. У него абсолютно детское лицо с пухлыми розовыми щечками, курчавыми волосами и подозрительно располагающими к себе голубыми глазами, какие бывают у аферистов на доверии и детей, измученных российским валютным регулированием.

– Отмываете, значит?

– Отстирываем. Так что с документами?

– Ну Аркаша, ну гондон… – Я обхожу кабинет. – Прачечная-хуячечная. Вы давно Аркадия Яковлевича-то видели?

– Кого, простите?

– Вербицкого. Главного здешнего кукловода. Вы его разве не знаете?

– Молодой человек, я никакого Вербицкого не знаю.

– А главное, как обычно, без подъебок не может, – я указываю на картину, – один миллион долларов. Сайз даз меттер. Лучше бы написал сайз фитс ит олл, сука такая, – я начинаю злиться.

– Давайте документы, у меня времени мало вашу чепуху слушать. – Мужик закончил писать и снова поднял голову.

В этот момент я испытываю чрезвычайно сильную злость. Я делаю шаг вперед, бью ему в лицо и говорю:

– А у меня времени нереально много, понял? Мужик от удара отъезжает в кресле назад, спинкой ударяется о стену и начинает причитать:

– Вы кто, вы кто? Вы оттуда? Я правильно понимаю?

– Правильно, – я бью его еще раз, достаю пистолет и навожу на него, – вы все еще отстирываете? Тогда мы идем к вам.

– Мы же договаривались с вашим шефом? – лопочет он.

– С каким шефом, чего ты спектакль устраиваешь? – Я расстегиваю рубашку, задираю майку и показываю пояс с взрывчаткой. – На мне девять килограмм пластида, ты понимаешь, что это? Я от этого офиса камня на камне не оставлю. Мне нужен Вербицкий. Веди меня к нему или звони, чтобы он сам пришел.