ли еще люди с оружием.
– Вадик, как ты думаешь, я выиграла спор? – спросила подруга, и одним резким движением оторвала от лица Вадика скотч.
Тот зашипел, как кот, которому наступили на хвост, и выругался.
– Маш, ты даешь… – произнес Вадик обалдело, неуклюже перекатываясь на бок. – Девочки, вы что, сдурели? Блядь, я чуть не обделался! А где эти? Ну…
– Курят на лестнице, – ответила Маша. – Кажется, ты должен мне две тысячи евро, – сказала она Стасу и так же резко оторвала скотч от его рта. Стас сморщился, но промолчал.
– Добро пожаловать в клуб ловцов адреналина! – весело сказала я, разрезая ножницами перекрученный скотч на запястьях наших пленников.
Идея Вадика, простая, как дырка от бублика, оказалась столь же проста в реализации.
Разумеется, Стас, Дима и Вадим нас долго материли, называли сумасшедшими сучками и разводилами. Вот только Вадик, как рефери, справедливо заметил, что Маша в споре победила. Потому что лично он, пока сидел на полу, уже попрощался с жизнью. Стас скривился, кинул на пол четыре купюры, и парни спешно покинула квартиру. Спускаясь вниз, они наткнулись на курящих на подоконнике третьего этажа Леху и Андрея, которые закатали маски до носа, но полностью их с лица не сняли. Дальнейший путь вниз вся компания совершила, прыгая через две ступеньки.
Вадик приехал к Маше домой через час – и мы напились до поросячьего визга. Двести евро из полученной нами суммы полагались хозяину квартиры, временно ставшей гангстерским притоном, остальные мы показательно сунули в большую вазу, стоящую в углу Машиной гостиной. Вадик объявил, что это будет наш банк. За последующие два месяца в банке набралось двадцать с небольшим тысяч евро.
Схема работала. По такому же сценарию за март и апрель мы успели поспорить:
– с братом Машиной одноклассницы Севой (22 года, студент высшей школы экономики, неравнодушен к Маше со школьной скамьи); рефери была Маша, а подначил парня на спор Вадик, с которым мы изображали влюбленную пару, случайно пришедшую в тот же ресторан, что и Маша с Севой; сумма спора – полторы тысячи долларов; – с сыном Вадиковых заказчиков Олегом, директором риэторского агентства (25 лет, не женат, большой любитель шумных тусовок и симпатичных девчонок); рефери был Вадик, а мы с Машей исполнили свои роли точно так же, как в споре со Стасом; сумма спора – три тысячи долларов; – с дальним приятелем Андрюхи Николаем, председателем студсовета в Андрюхином вузе; дело, между прочим, было в том же клубе, где мы спорили со Стасом, сумма спора – тысяча евро.
Потом были еще какие-то Машкины знакомые, имен которых я уж не помню. Потом еще кто-то… Да, разумеется, в круг людей, с которыми мы спорили на деньги, входили знакомые наших знакомых или родственники знакомых наших знакомых. Мы должны были иметь хотя бы отдаленное представление об уровне достатка и чертах характера жертвы очередного розыгрыша. Удивительно, но всякий раз это сходило нам с рук.
Потом Вадик придумал схему с похищением. Этот розыгрыш был уже куда сложнее, и всегда проходил в несколько этапов. Самый сложный брал на себя Вадик – именно он искал клиентуру. Уж не знаю, как именно он умудрялся спорить со своими подружками, но Полина была уже третьей девушкой, которую мы похитили и отвезли в полупустую Вадикову квартиру. Первой была Нефтяная Вышка.
И клянусь – клянусь! – мы не испытывали никаких угрызений совести, глядя в наполненные ужасом глаза очередного нашего «клиента». Мы, приличные молодые люди с высшим образованием… втянулись. Однажды утром я поняла, что не могу думать ни о чем – только о следующей акции.
Если вы хотите считать нас сумасшедшими – пожалуйста!
Вот только сумасшедшие не зарабатывают денег на своем слабоумии…
К тому моменту, когда мы с Машей, оставив где-то в ночи бедную Полину отходить от пережитого приключения, приезжаем домой, мальчишки уже успевают выхлестать половину бутылки виски. А Вадик еще и дымит сигарой, как сицилийский наркобарон.
– Мне только что звонила Полина! – вводит он нас в курс событий. – Счет она оплатит в течение пяти дней. Так что к середине недели деньги будут у нас.
– А она не ругалась? – интересуюсь я.
– А ты как думаешь? – смеется Вадик. – А еще она просила не говорить мужу про… ну, вы сами понимаете, про ее этого инструктора, и журналиста, и какого-то там Антонова.
– Как будто мы шантажисты какие-то! – обижается Андрей.
Ну конечно! Мы кто угодно – разводилы, похитители, но не шантажисты!..
Нас с Машей вытряхивают из мокрых курток и уже в прихожей пытаются напоить.
– Да подождите вы! – отбивается Маша. – Дайте платье снять, я мокрая вся!
– Сделай это прямо здесь! – весело предлагает Вадим.
– Увижу пепел – убью! – парирует Маша, тыкая пальцем в сигару.
– Какого черта надо было меня смешить? – пытаюсь я пнуть Андрея, пока он, изображая рыцаря, расшнуровывает мои мокрые насквозь кроссовки.
– Я не смешил! – говорит он мне снизу. – Это Леха!
– Что «Леха»? – интересуется тот с лестницы. – Опять Леха! Мы себя нормально вели, не глумились!
Не глумились – это значит стояли у стены с красными от сдерживаемого хохота рожами и упражнялись в искусстве сурдоперевода. Когда Андрюха подкуривал для Полины сигарету, Леха, неслышно прокравшись сзади, показывал, насколько ему понравилась ее грудь. А когда я, изо всех сил сдерживаясь от душащего смеха, зловещим шепотом декламировала детскую загадку про лампочку прямо Полине в лицо, Леха и Андрей устроили импровизированный кулачный бой возле окна, и Андрюха чуть было не въехал локтем в недавно вставленное пластиковое окно.
Представляю реакцию Вадика, если бы Андрей на самом деле высадил стекло…
– Могу сказать, – говорит Вадим голосом главнокомандующего, когда мы уже сидим в гостиной, – операция проведена отлично! Мы становимся супер-мега-профессионалами!
– Слушай, мега-профессионал, можно в следующий раз ты задействуешь меня более продуктивно? – интересуюсь я. – Торчала, как идиотка, на шоссе, вымокла вся.
– Разумеется! – тянется ко мне с бокалом Вадим. – Не желаешь освоить роль парижской проститутки?
7
– Monsieur, avec vous tout va bien?
Под утро похолодало, и ветер с реки заставляет меня ежиться. Нужно было брать куртку потеплее…
– Monsieur!
Я тормошу развалившееся на узкой лавочке тело. Тело, кажется, и не думает приходить в себя.
Черт! Надеюсь, он не решил отойти в мир иной прямо здесь, на улице…
– Эй! – уже по-русски произношу я. Хорошо, что вокруг ни души – а то еще редкие прохожие решат, что какая-то подозрительного вида девица проверяет карманы у прикорнувшего на скамейке бомжа.
Хотя я-то знаю, что в карманах у него – ни копейки.
– Merde! – не выдерживаю я. Стукнуть, что ли, его посильнее?
Наконец тело шевелится, издает не то вздох, не то стон, и мужчина в сером дырявом пальто, приподнявшись, садится на скамейке.
Я смотрю на него сверху вниз. Из-под кое-как накрученного на шее рваного полосатого кашне виден воротник довольно свежей белой рубашки. Новые джинсы контрастируют с ужасными стоптанными тапками. На щеках – едва заметная щетина, на затылке – намечающаяся лысина. Если бы не смесь дикого ужаса и дикого же недоумения в глазах, ничего особенного – какой-то бродяга устроился на ночлег прямо на берегу реки.
– Monsieur, avec vous tout va bien? – повторяю я свой вопрос.
Собеседник смотрит на меня так, словно перед ним химера с крыши Собора Парижской Богоматери.
– What? – отчего-то по-английски спрашивает он.
– Are you ok? – тоже перехожу я на английский. Надеюсь, моего скудного словарного запаса хватит на то, чтобы и далее непринужденно поддерживать беседу.
