Дж. Лестрейд к мисс Дидо Лестрейд
Дорогая Дидо!
Мы приближаемся к Балтийскому побережью и Данцигу, который, по словам Абу, является процветающим торговым городом, населенным шотландцами. Земля здесь, хоть и плодородная, родит мало — меньше, чем во Франции, но люди, сдается мне, не такие подавленные. Здесь дьявольски холодно, от ветра немеют зубы, ибо он дует со стороны России. Вчера вечером мне так прихватило спину, когда я, лежа в постели при свече, пытался читать «Кандида», что несколько минут я вовсе не мог пошевелиться, и мне даже представилось, что я, безбожный священник, так и помру здесь, в польской лачуге. Не сомневаюсь, это мне наказание за чтение Вольтера. Книгу дал мне Абу. Вернее сказать, подарил. С Вольтером он встречался в Женеве.
Большая ошибка — пускаться в путешествие в надежде избавиться от груза сомнений. Человек всего лишь тащит его за собою и потому вынужден разрешать их в компании незнакомцев. Ну как, сойдет ли это за pensee?[41] Для нас будет большим облегчением добраться наконец до цивилизованного города. Даже невозмутимость Абу была немного поколеблена за последние два дня пути. Не скажу, что он огрызнулся на господина Ф., скорее это напоминало тихое рычание очень большой собаки, довольно впечатляющее и смешное, если принять во внимание, что из одного Федерстона можно вылепить трех Абу. Для госпожи Ф. очень опасно постоянно наблюдать своего мужа в компании человека, во всем его превосходящего. Уверен, что г-н Федерстон сияет, точно звезда, в обществе своих друзей-работорговцев, но он шипит, как сера, рядом с Абу.
Кажется, я чувствую запах моря. Холодного, зеленого моря.
Твой любящий брат
2
Кенигсберг, первый город Прусского королевства, самодовольно нежится под голубыми небесами. «Мэми Сильви» грохочет по снежному месиву улиц, в холодном воздухе заливается колокольчик. Миссис Федерстон желает отправиться за покупками. Взявшись под руки, путешественники выходят из гостиницы. Пастор покупает сенну и табак. Абу — прекрасную меховую шапку. В том же магазине мехов Федерстоны приобретают шубы: «Эту даме, а эту господину — sehr schon, nicht wahr?[42] А тот, другой господин, он также что-нибудь желает?»
Пастор подсчитывает в уме редеющий денежный запас и останавливается на паре перчаток. Выйдя, они наслаждаются видом своего отражения в магазинной витрине.
— Теперь, — провозглашает Абу, — мы готовы к встрече с императрицей!
На свежих лошадях они покидают город на следующее утро и долго и трудно едут до глубокой ночи, следуя полярной звезде, по направлению к Риге. Мокрый снег покрывает хлопьями пейзаж, но в середине следующего дня с востока приходят тучи — синие, серые и белые. Всю ночь, тихонько тычась в закрытые окна гостиницы, снег все идет и идет и прекращается лишь наутро, позволив путешественникам продолжить путь, а затем начинается сызнова, падая без конца мягким и тяжелым покровом. Поначалу этот причудливый танец, эта причудливая красота веселят. Потом вдруг сознание каждого словно озаряется вспыхнувшей искрой, и путешественники начинают понимать, сколь опасен их путь. Что, коли экипаж завязнет? Откуда им ждать помощи? Не было ли опрометчивым их решение отправиться в путешествие в такое время года? Абу поднимает руки. Спокойствие! В Риге они приладят к «Мэми Сильви» полозья — весьма обычный способ передвижения в этих краях, к тому же чрезвычайно приятный. Они влетят в Санкт-Петербург как на коньках! Он тысячу раз так делал. Что касается его самого, то он очень рад такой погоде. На полозьях они поедут в два раза быстрее. Все к лучшему в этом лучшем из миров! Он подмигивает пастору, но его преподобию кажется, что когда Абу украдкой поглядывает на невероятную снеговую завесу, застилающую свет, то даже ему становится не по себе. Как медленно движутся лошади по колено в сугробах! Решено, что следует искать убежища в первой же деревне. Ни к чему искушать судьбу. Им-то нет надобности выигрывать гонку!
Они напряженно всматриваются вдаль, пытаясь увидеть очертания дома, мерцающий огонек.
— Вон там!
— Молодчина, господин Федерстон!
Дом немногим лучше лачуги. Абу выскакивает из экипажа, стучит в дверь. Остальные следят за ним через окно, протирая запотевшие стекла. Дверь открывается, и Абу входит внутрь. Вернувшись через пять минут, он усаживается на свое место, и снег начинает таять на его сапогах.
— Мы спасены! — смеется он. — Один замечательный парень сообщил мне, что в получасе езды отсюда есть монастырь.
Проходит полчаса. Час. Ничего похожего на монастырь. Да и вообще ничего. Миссис Федерстон раздраженно осведомляется, правильно ли понял месье Абу, в какую сторону надлежит ехать. Месье Абу смотрит на нее тяжелым, лишенным уже ненужной им обоим светскости взглядом. Пастор потихоньку прикидывает, сколько у них шансов выжить, останься они наедине с метелью. Немного печенья и последние полбутылки французского коньяку. Можно ли будет разжечь огонь? У него есть с собой трутница, а вокруг, должно быть, достаточно сучьев и веток.
Слово «волк» одним прыжком, точно живой зверь, вскакивает в его мысли. Детские сказки про волка. Детские сны, в которых животное с колючим мехом и прозрачными ледяными глазами следит, притаившись и принюхиваясь, за спящим в лесах сновидений. И нет рядом матери, чтобы прогнать это чудовище колыбельной песней. Вот, оглядывая товарищей, думает пастор, вполне подходящий момент вспомнить об утешительной силе молитвы, и он уже проговаривает про себя «Отче наш», хоть слова громоздятся во рту, как огромные камни, когда вдруг и молитва и мысли его обрываются.
— Это что же такое было?.. — спрашивает мистер Федерстон.
Второй выстрел звучит отчетливее. Коляска останавливается. Все молчат. Крик? Люди боятся дышать. Слышно лишь, как бьются их собственные сердца и воет ветер.
— Охотники? — предполагает пастор.
— В такую-то погоду? — усмехается миссис Федерстон.
— Может, это сигнал? — говорит пастор. — Какой-нибудь путешественник, попавший в отчаянное положение. Не следует ли нам это выяснить, месье?
— В здешних краях есть бандиты, месье? — спрашивает мистер Федерстон.
Абу пожимает плечами. Потом опять.
— К сожалению, — говорит он, — есть на свете вещи, которых не знает даже Абу.
— Почему бы кому-нибудь из вас не взглянуть, в чем там дело? — предлагает миссис Федерстон. — Почему вы все сидите и ничего не предпринимаете?
— Я абсолютно уверен, дорогая, — говорит мистер Федерстон, — что мой главный долг защищать тебя.
— Браво, месье! — восклицает Абу. — Что касается меня, то я уже выходил однажды и мне это совсем не понравилось. Чулки у меня до сих пор мокрые.
Все глядят на пастора. Секунду он выдерживает их взгляды, потом застегивает ворот, с трудом открывает дверцу коляски с той стороны, где сидит, и спрыгивает, как можно легче, в ревущую метель.
3
