дрова, которые позднее должны были понадобиться Сестре Смирение.

Место на каменном полу, где лежала Сестра Благодать, было чисто выскоблено, в воздухе стоял резкий запах паленой шерсти. Подойдя к плите, Ласситер сдвинул кочергой конфорку, заглянул внутрь и увидел обгоревшую тряпку, вернее, остатки тряпки, которой мыли пол.

— Они сожгли улики, — сказал Ласситер в бессильной ярости. — И Бог свидетель, им это с рук не сойдет, даже если мне всех придется упрятать за решетку. Это я вам как миротворцу говорю, Куинн.

После нескольких неудачных попыток подцепить горелые клочья — они рассыпались от прикосновенья — Ласситер швырнул кочергу на пол, едва не угодив в ногу Куинну, и взглянул на него так, словно это Куинн ее бросил.

— Ну, где эта Башня? Пора мне побеседовать с вашими друзьями.

Билл смотрел на него с беспокойством.

— Шеф, тут и вправду чужая земля. Может, нам нужен переводчик, чтобы они нас поняли как надо? Вы, конечно, правы, но они тоже считают, что правы, и если мы не будем на них давить…

— Что ты несешь? — спросил Ласситер. — Или у тебя, как у Куинна, размягчение мозга?

— Нет, но…

— Никаких но. Иди за мной, Билл.

Они снова шли в тишине, только похрустывали иногда ветки под ногами да сойка в кустах свистом предупреждала птиц об опасности. Так, не проронив ни слова, они вступили во внутренний двор Башни. Труп лежал там же, перед алтарем.

Он был накрыт одеялом, а неподалеку сидела на скамейке Мать Пуреса с четками в руках и, не мигая, смотрела на незнакомых мужчин. На ней было чистое белое одеяние.

— Мать Пуреса, — тихонько позвал ее Куинн.

— Вы хотели сказать, дона Изабелла?

— Конечно. Где остальные, дона Изабелла?

— Ушли.

— Куда?

— Далеко.

— И оставили вас одну?

— Я не одна. Вот Каприот.

Она ткнула костлявым пальцем в сторону трупа, затем указала на Куинна и его спутников. — И вы. И вы. Уже четверо, а со мной — пятеро. Это гораздо лучше, чем сидеть одной у себя в комнате, где не с кем поговорить. Пять — хорошее число, у нас может получиться интересная беседа. С чего начнем?

— С ваших друзей: Учителя, Сестры Смирение, Кармы…

— Я же вам сказала — они ушли.

— Но вернутся?

— Не думаю, — сказала она, равнодушно пожав плечами. — К чему им возвращаться?

— Чтобы заботиться о вас.

— Обо мне позаботится Каприот, когда проснется.

Ласситер приподнял одеяло и склонился к телу, разглядывая раны на голове.

— Не могу поверить, чтобы муж оставил ее тут одну, — сказал Куинн.

— Да?

Ласситер разогнулся и сурово посмотрел на него.

— Мне казалось, он очень к ней привязан.

— У них же тут свои законы, возможно, что и слова «привязанность» в их языке нет.

— Думаю, что есть.

— Тогда что все это значит? Может, они с нами играют в прятки?

— Нет.

— Тогда что?

— Либо Учитель собирается вернуться, либо он оставил здесь жену намеренно, понимая, что больше не в состоянии заботиться о ней как следует. Он знал, что мы скоро приедем, и ей недолго придется сидеть одной.

— То есть он решил, что пора сматывать удочки, а старушка будет ему обузой?

— Нет. Я думаю, он хотел, чтобы мы забрали ее отсюда и поместили в больницу. За ней нужен специальный уход.

— Значит, ваш Учитель хотел, чтобы все было как лучше? — спросил Ласситер. — Впрочем, это не важно: здесь произошло убийство, а скорее всего два, к тому же они бросили старуху на произвол судьбы.

— Он никогда не оставил бы ее тут из чисто эгоистических соображений.

— Опять вы за свое!

— Я вас не слышу! — раздраженно вмешалась Мать Пуреса. — Говорите громче! Какой смысл в беседе, если собеседники не слышат друг друга?

— Успокойте ее, ради Бога, пусть помолчит, а то я сейчас сам с ума сойду, — сказал Ласситер.

Билл, обходивший Башню, спустился с сообщением, что в ней никого нет.

— У меня бабушка такая, — сказал он, сочувственно глядя на Мать Пуресу.

— Что вы делаете, чтобы она молчала?

— Даем леденец.

— Так дай ей леденец, ради всего святого! Есть он у тебя?

— Да. Пойдем, бабуля, посидим в тени, у меня для тебя кое-что есть.

— Вы хороший собеседник? — спросила Мать Пуреса, хмурясь. — Можете читать наизусть стихи?

— А то! Вот, например: «Если хочешь съесть конфетку, протяни мне руку, детка». Нравится?

— Никогда прежде не слыхала! Кто автор?

— Шекспир.

— Подумайте! Наверное, он написал это в веселую минуту.

— Точно.

— А истории вы умеете рассказывать?

— Сколько угодно.

— Расскажите, как все жили долго и счастливо.

— Давай вместе.

Глаза Матери Пуресы заискрились, она весело захлопала в ладоши.

— Хорошо! Жила-была однажды женщина… Теперь вы.

— Жила-была однажды женщина, — повторил Билл.

— И звали ее Мария Алиса Фезерстоун.

— И звали ее Мария Алиса Фезерстоун.

— Она жила долго и счастливо.

Ласситер смотрел им вслед, вытирая пот с лица рукавом рубашки.

— Отвезем ее в центральную больницу Сан-Феличе. Как же они могли бросить старую женщину одну?

В этот момент Мать Пуреса была для них более серьезной проблемой, чем труп, казавшийся лишь частью декорации, на фоне которой разыгрывалась драма живых людей.

— Здесь есть другие постройки?

— Хлев, умывальные, кладовая.

— Взгляните на них, а я дам радиограмму в Чикото, пусть высылают перевозку.

Сначала Куинн зашел в хлев. Там никого не было, кроме козы, которую сосал козленок. Грузовик и зеленый «понтиак» исчезли. В умывальных тоже было пусто, и если бы не кусок серого мыла, таявший в миске с водой, можно было подумать, что сюда давно никто не входил.

Шерстяные тряпки, служившие полотенцами, были сухими, и это подтверждало предположение Куинна, что члены общины покинули ее вскоре после его отъезда. Они задержались, только чтобы вымыть кухню, сжечь улики и накрыть тело Хейвуда, а потом уехали.

Но куда — вот что было непонятно. Где бы они ни появились, их одежда и бритые головы Братьев