сказала, что вы приедете и привезете мне мазь…

— Мазь в машине. Значит, Сестре Благодать не понравилось, что я вернусь?

— Нет. Она почему-то испугалась и сказала, что вы наш враг.

— Да ничей я не враг! И с Сестрой Благодать мы неплохо ладили.

— Она так не считала. Она сказала, что вы вернулись к игорным столам в Рино, где вам и место. И назвала меня глупой девчонкой за то, что я поверила вашему обещанию.

— Почему она испугалась, Карма?

— Не знаю. Может, из-за О'Гормана? Когда я назвала его имя, она даже побледнела. Мне показалось, она не хочет слышать ни о вас, ни об О'Гормане — знаете, как бывает, когда человек что-то выяснил и не хочет больше об этом думать.

Куинн нахмурился. «Когда человек что-то выяснил… Пока ясно только, что О'Гормана убили».

— Карма, вам почту доставляют? — спросил он.

— Если проехать по шоссе три мили, то у поворота к ранчо вы увидите два почтовых ящика. Раз в неделю Учитель туда ездит. Чаще и не надо, ничего важного нам все равно не присылают.

— Ваши письма вы тоже там оставляете?

— Нам разрешают писать, только когда это действительно необходимо, например, чтобы исправить зло, которое кто-то совершил раньше.

«Исправить зло, — подумал Куинн. — Признаться в убийстве и очиститься от греха».

— Сестра Благодать когда-нибудь говорила о своем сыне?

— Со мной — нет, хотя я знаю, что он у нее есть.

— Как его зовут?

— Ну, фамилия у него такая же, как у нее, Фезерстоун. Наверное, его зовут Чарли Фезерстоун.

— Почему ты так думаешь?

— Когда она упала на пол и Брат Голос подбежал к ней, она посмотрела на него и сказала «Чарли», будто просила его передать Чарли, что она заболела. Так мне показалось.

— А она не могла назвать Брата Голос — Чарли?

— Нет, конечно. Она не хуже меня знала, что его зовут Майкл. Майкл Робертсон.

— У тебя хорошая память, Карма.

Она вспыхнула и неловким движением поднесла руки к лицу, чтобы скрыть румянец.

— Мне особенно нечего запоминать. Единственное, что я читаю, — это регистрационную книгу Учителя, когда сижу с Матерью Пуресой. Иногда я читаю ее вслух, как настоящую книгу. Матери Пуресе это очень нравится, только она все время спрашивает, что стало с этими людьми. Я отвечаю, что они жили долго и счастливо.

Куинн представил себе эту странную и трогательную картину: девочка, серьезно читающая список имен, и выжившая из ума старушка, серьезно ее слушающая. «И там была женщина по имени Мария Алиса Фезерстоун и мужчина по имени Майкл Робертсон». — «А что с ними стало?» — «Они жили долго и счастливо».

— Кого-нибудь из Братьев зовут Чарльз?

— Нет. Точно нет.

Машина была совсем рядом. Бросив Куинна, Карма подбежала к ней, распахнула дверцу и с радостным криком схватила бутылочку с лосьоном, лежавшую на переднем сиденье. Прижав бутылочку к лицу, словно чудесная жидкость могла превратить ее в красавицу прямо через стекло, она шептала:

— Теперь я буду не хуже других девочек. И поеду в Лос-Анджелес, и буду жить с тетей, миссис Харли Бакстер Вуд. Какое красивое имя! И я снова буду ходить в школу, и…

— Будешь жить долго и счастливо?

— Да! Да! Да!

Хотя Куинн, несмотря на деревья, сумел подогнать машину к двери кухни, понадобились усилия трех человек — его, Кармы и Брата Голос, — чтобы уложить Сестру Благодать на заднее сиденье. Брат Голос положил ей под голову сложенное одеяло, а на лоб — мокрую тряпку, которую она больше не сбрасывала. Она потеряла сознание.

Куинн и Брат Голос поняли, что это плохой знак, но Карма обрадовалась.

— Заснула! Значит, ей легче и она скоро поправится. И будет жить долго и счастливо!

Куинн был слишком занят и потому не ответил, но услышал вдруг хриплое: «Замолчи!» Это сказал Брат Голос, с ненавистью глядя на Карму, которая застыла от удивления.

— Как вы думаете, она с сиденья не упадет? — спросил Куинн Брата Голос, вытиравшего рукавом глаза.

— Нет, если вы будете ехать медленно. — Звуки давались ему с трудом и напоминали скрип заржавевших петель.

— Ехать придется быстро.

— Перед ней раскрываются небесные врата? Вы это хотите сказать?

— Она очень плоха.

— Господи, прошу тебя, Господи, даруй ей легкий конец!

Куинн осторожно повел машину вниз по холму. В боковом зеркале ему был виден Брат Голос, упавший на колени с руками, воздетыми вверх, но вскоре деревья скрыли его, а затем исчезла и Башня со всеми постройками.

Он миновал долину и въехал в засушливую полосу. Деревья на глазах становились хилыми и уродливыми. Выжженная солнцем земля, которая могла дать так мало жизни, казалась подходящим местом для смерти.

— Сестра! Вы слышите меня? Если кто-то причинил вам зло, это моя вина. Я не послушался вас. Вы говорили, чтобы я не пытался найти О'Гормана, потому что это принесет несчастье. Вы только просили узнать, где он живет. На этом нужно было поставить точку. Простите меня, Сестра, пожалуйста, простите меня!

«Простите». Слово эхом отскочило от каменных глыб, несущихся за окном. «Простите!» И бесформенная серая масса на заднем сиденье шевельнулась. Куинн уловил это движение в зеркале.

— Зачем вы просили найти мертвеца, Сестра?

Ответа не последовало.

— Когда вы говорили, чтобы я не пытался встретиться с ним, вы не были уверены, что он мертв. Но вы слышали об О'Гормане, знали, что с ним произошло несчастье. Кто мог вам рассказать кроме убийцы? И почему он вдруг решил сознаться сейчас, спустя столько лет? Не потому ли, что я просил вас на прошлой неделе пожалеть Марту О'Горман, внести в ее жизнь ясность?.. Это вы заставили убийцу написать письмо Марте? Почему вы стараетесь защитить его?

С заднего сиденья раздался слабый, протестующий крик.

— Вы поверили, что он раскаялся и больше никого не убьет?

Теперь крик был громче, яростнее, словно кричал ребенок, протестующий против несправедливости, но Куинну было непонятно, против кого направлен протест: против него, против убийцы или кого-то третьего?

— Кто убил О'Гормана, Сестра?

В реанимационное отделение больницы Сан-Феличе Сестру Благодать внесли на носилках. Молодая медсестра провела Куинна в приемный покой, размерами больше соответствующий ящику, чем комнате, и стала задавать вопросы.

— Как звали больную? Кто ее ближайшие родственники? Сколько ей лет? Лечилась ли она от каких- нибудь хронических болезней? Каковы были первые признаки ее теперешнего состояния? Когда и что она в последний раз ела? Была ли у нее рвота? Какова была окраска рвотных масс? Каков запах? Было ли ей трудно говорить? Дышать? Был ли у нее кровавый стул? Моча с кровью? Наблюдалось ли затвердение