оказавшихся рядом и поглощенных собственными проблемами. Когда она включила зажигание, он тронул ее за плечо, и она ответила быстрой, смущенной улыбкой.

— Езжайте осторожно, Вилли.

— Да.

— Все будет хорошо.

— Вы готовы дать мне письменную гарантию?

— Никто в этом мире не получает письменных гарантий, — сказал Куинн. — Хватит, вы ее достаточно долго ждали.

— Больше не буду.

— Спокойной ночи, Вилли.

В вестибюле мотеля Куинн застал не только клан Фрисби в полном составе, но и других людей, которых он тут прежде не видел. Они все говорили одновременно, и радио было включено на полную мощность. Шум стоял, как на встрече выпускников. Джазовая музыка, лившаяся из радио, дополняла картину.

Заметив Куинна, Фрисби поспешил к нему, запахивая купальный халат. Его лицо сияло от пота и возбуждения.

— Мистер Куинн! Подождите минуту!

Куинн остановился и почувствовал, что сейчас что-то произойдет. Пол под его ногами качнулся, как от подземного толчка.

— Спасибо, мистер Фрисби, ключи у меня есть.

— Знаю, но я подумал, что радио у вас в комнате выключено и вы до утра не узнаете, что случилось. — Слова хлюпали во рту Фрисби, словно одежда в стиральной машине. — Это невероятно!

— Что?

— Такая тихая, незаметная женщина, никогда бы не подумал, что она на это способна!

«Марта, — подумал Куинн, — что-то случилось с Мартой». У него возникло желание протянуть руку и зажать Фрисби рот, чтобы тот ничего больше не сказал, но он сдержался.

— Я чуть не упал, когда услышал. Жена прибежала, потому что думала — мне плохо, так я вскрикнул. «Бесси, — говорю, — Бесси, ты себе представить не можешь, что произошло!» Она говорит: «Марсиане высадились?» — «Нет, — говорю, — Альберта Хейвуд сбежала из тюрьмы».

— Господи! — вырвалось у Куинна, но не от удивления, а от радости. Он испытал такое облегчение, что несколько мгновений ничего не понимал и мог думать только о Марте. С ней было все в порядке. Она по-прежнему сидела у костра, глядя на огонь. Она была в безопасности.

— Да, сэр, спряталась в грузовике, который привозит конфеты для автоматов в столовой, и была такова!

— Когда это случилось?

— Сегодня днем. Деталей тюремные власти не сообщили, но ее нет! Вернее, она есть, но не там, где надо! — Смех Фрисби больше напоминал нервную икоту. — Ее все еще не нашли, потому что грузовик по дороге несколько раз останавливался и она могла вылезти где угодно. Я думаю, она это заранее спланировала и ее в условленном месте ждал дружок с машиной.

«На сей раз он, кажется, прав, — подумал Куинн. — Только вместо дружка ее поджидал в зеленом „понтиаке“ братец».

Устрицы вылезли из раковин и привели свой план в действие.

— Она и сюда может заявиться, — сказал Фрисби.

— Почему?

— В кино преступники всегда возвращаются на место преступления, чтобы восстановить справедливость. Что, если она невиновна и собирается это доказать?

— Не знаю, что она собирается доказать, но в ее вине я не сомневаюсь. Спокойной ночи, мистер Фрисби.

Долгое время Куинн лежал без сна, слушая урчание кондиционера и злые голоса супружеской пары из соседнего номера, ссорившейся из-за денег.

«Деньги», — ударило вдруг его. Сестре Благодать деньги прислал ее сын, живущий в Чикаго, а письмо Марте О'Горман было опущено в Эванстоуне, штат Иллинойс.[10] Сын в Чикаго и письмо из Эванстоуна. Если между ними существует связь, то Сестра Благодать об этом знает.

Когда солнце было всего лишь белесым отсветом на ночном горизонте, Сестра Благодать уже знала, что день будет прекрасный. Ступая босыми ногами по темной тропинке, ведущей к умывальной, она напевала. Пела она и когда мылась, и ей было все равно, что вода ледяная, а мыло, сваренное в Башне, шершавое и неприятно пахнет. «Славный день Господь послал нам, новый, славный день».

— Мир тебе, — сказала она вошедшей Сестре Смирение. — Какое хорошее утро, правда?

Та, со стуком опустив керосиновую лампу, которой освещала себе дорогу, ворчливо сказала:

— Что в нем хорошего и с чего это ты так веселишься?

— Не знаю, Сестра. Но мне хорошо!

— По-моему, у нас слишком много дел, чтобы петь и радоваться.

— Но работать можно и с радостью!

— Не знаю, не пробовала.

— Бедная, у тебя опять болит голова?

— Ты бы лучше за своей головой следила. О себе я позабочусь.

Сестра Смирение зачерпнула из тазика пригоршню воды, ополоснула лицо и вытерлась тряпкой из старой рубахи.

— Другие после Уединения ведут себя иначе.

— Но мое Уединение кончилось, — сказала упавшим голосом Сестра Благодать. Это было тяжелое время, и ей стало легче, лишь когда она узнала, как трудно было общине без нее. Учителю пришлось сократить наказание с пяти дней до трех, поскольку он не справлялся с Матерью Пуресой. К тому же Брат Венец упал с трактора и подвернул лодыжку. «Я им нужна», — подумала она, и настроение у нее вновь поднялось, хотя в комнате было по-прежнему мрачно, а Сестра Смирение смотрела на нее все так же осуждающе. «Я им нужна, и я здесь». Она держалась за эти слова, будто ребенок за веревку от воздушного змея, летящего высоко в небесах.

«Славный день Господь послал нам, новый, славный день», — запела она вновь.

— Что ж, может, и так, — со вздохом сказала Сестра Смирение. Ее лицо блестело, как и до короткого умывания. — Очень уж тяжело стало жить в последнее время. Карма совсем отбилась от рук. Я слышала, у нас появился новенький?

— Да, и, хотя надеяться рано, я надеюсь, что с ним у нас начнется новая жизнь. Может, это знак свыше и теперь все снова будет хорошо, как раньше.

— Значит, это точно мужчина?

— Да. Говорят, он глубоко скорбит о прошлых заблуждениях.

— Сколько ему лет? Как ты думаешь, Карма не станет за ним бегать?

— Я его не видела.

— Дай Бог, чтобы он был старым и немощным, — уныло произнесла Сестра Смирение. — И хорошо бы близоруким.

— У нас хватает больных и старых, — возразила Сестра Благодать. — Нам нужны молодость, сила, отвага!

— Это в теории. А на практике мне придется следить за Кармой двадцать четыре часа в сутки. Господи, как же трудно быть матерью!

— Да, — покорно согласилась Сестра Благодать, — да, ты права.

— У тебя-то все позади, а мои беды только начинаются.