она надела их, если собиралась устроить представление. Он окликнул ее, и она после секундного колебания вернулась.

— В чем дело, Вилли?

— Во всем. Вся моя жизнь пошла прахом.

— Пойдемте ко мне в номер и поговорим спокойно.

— Нет.

— Вы не хотите говорить со мной?

— Я не хочу идти к вам в номер. Это неприлично.

— Может быть, — сказал Куинн, улыбаясь. — Тут есть еще внутренний двор, пойдемте туда.

Двор состоял из нескольких квадратных ярдов травы, окружавшей плавательный бассейн величиной с большую лохань. В нем никто не купался, но на бетонной дорожке видны были мокрые детские следы и на воде покачивался крохотный синий матрасик. От мотеля и улицы двор загораживали олеандры, усеянные розовыми и белыми цветами.

Шезлонги были убраны на ночь, и Куинн с Вилли уселись прямо на траву, еще теплую от солнца. Вилли подавленно и смущенно молчала.

— Хорошая трава, — услышал наконец Куинн. — Очень трудно добиться, чтобы она была такой в нашем климате. Распылитель приходится держать включенным чуть ли не круглые сутки, но и тогда из земли не вымывается достаточно щелочи…

— Значит, вам трава покоя не дает?

— Нет, — сказала она.

— А что?

— Джордж. Джордж уехал.

— Вы это и раньше знали.

— Да нет же! Он действительно уехал. И никто не знает куда.

— Вы уверены?

— Я уверена только в одном: ни на каких Гавайях его нет. — Она осеклась и прижала к горлу ладонь, словно стараясь унять боль. — Он соврал мне. Он мог сказать мне о себе любую правду, что угодно, и я бы все равно его любила, но он соврал, он сделал из меня дуру!

— Что случилось, Вилли?

— Когда вы ушли сегодня, мне стало не по себе. Подозрительность — как заразная болезнь. Я позвонила во все авиакомпании Лос-Анджелеса — сплела им историю про срочное семейное дело, по которому мне с Джорджем нужно связаться, а я не уверена, улетел он на Гавайи или нет. Они проверили все списки пассажиров за вторник и среду, и Джорджа Хейвуда ни в одном нет.

— Они могли ошибиться. Или Джордж улетел под другим именем.

— Нет, — с горечью сказала Вилли. — Он сбежал. Я уверена. От меня, от своей матери и от борьбы, которую мы с ней ведем из-за него. О, мы, разумеется, порядочные женщины, до драк у нас не доходит, но все равно это ужасно. Наверное, у него наступил предел, а поскольку принять решения он не мог ни в ее, ни в мою пользу, то сбежал от нас обеих.

— Это был бы поступок труса, а Джордж — по тому, что я о нем слышал, — храбрый человек.

— Может, это я превратила его в труса, сама того не замечая. Но, по крайней мере, ей он тоже не сказал! Если бы вы знали, как я рада! Надо было не звонить ей, а поехать прямо домой, чтобы посмотреть, какое у старой ведьмы будет выражение лица, когда она узнает, что ее дорогой Джордж уехал вовсе не на Гавайи.

— Вы ей звонили?

— Да.

— Зачем?

— Мне хотелось, мне ужасно хотелось, чтобы ей было так же плохо, как и мне, чтобы она тоже сидела и мучилась: вернется Джордж или нет, — хрипло сказала Вилли.

— По-моему, вы драматизируете события. С чего бы ему не вернуться?

Она беспомощно развела руками.

— Вы знаете больше, чем говорите, Вилли?

— Не слишком много. В последнее время его грызло что-то, о чем он предпочитал молчать.

— То есть с тех пор, как я приехал в Чикото?

— Нет, еще раньше, но когда появились вы со своими вопросами, он стал просто невыносим.

— Возможно, он боялся моих вопросов, — сказал Куинн, — и из города убежал от меня, а не от вас с матерью?

Она с минуту молчала.

— Почему он должен вас бояться? Ему нечего скрывать, кроме… кроме того случая, когда я подошла к вам в кафе.

— Так это была его затея?

— Да.

— Чем он ее объяснял?

— Он сказал, — последнее слово она выговорила с невольной горечью, — он сказал, что вы, скорее всего, вымогатель, и просил задержать вас, пока он будет обыскивать номер.

— Откуда он узнал, где мой номер и что я вообще существую?

— От меня. Я слышала, как вы говорили в редакции с Рондой. Когда вы упомянули об Альберте, я подумала, что надо немедленно сообщить Джорджу, и позвонила ему. Он велел ехать за вами и узнать, кто вы и где остановились.

— Значит, ваше внимание привлек не О'Горман, а Альберта?

— Ронда не называл ее по имени, но он говорил о растратчице из банка, а кто это, если не она?

— Вы всякий раз бежите к телефону, когда кто-нибудь вспоминает Альберту?

— Нет. Но в вас было что-то подозрительное. Что-то чересчур цепкое. К тому же, если честно, это был повод поднять себе цену в глазах Джорджа. У меня нечасто бывает такая возможность, — серьезно добавила она. — Я обыкновенная женщина. Куда мне тягаться с подвигами миссис Хейвуд, по сравнению с которой все вокруг кажутся заурядными!

— Вилли, у вас из-за нее самый настоящий комплекс!

— Ничего удивительного. Она — причина всех моих бед. Иногда мне кажется, что я и в Джорджа-то влюбилась потому, что она меня ненавидела. Страшно говорить такое, Джо, но она не человек, она монстр!

Я с каждым годом все лучше понимаю, почему Альберта пошла на преступление. Это был ее бунт против матери! Она знала, что в один прекрасный день попадется. Возможно, она специально все затеяла, чтобы уничтожить старуху, и для миссис Хейвуд это не секрет, она не так глупа — большего комплимента ей от меня не дождаться. Вот почему она отказалась от Альберты и потребовала от Джорджа того же.

Куинн с сомнением смотрел на Вилли.

— Но Альберта могла найти множество других способов наказать мать. К чему ей было садиться в тюрьму? К чему позорить Джорджа?

Вилли методично выдергивала из земли травинки, будто молоденькая девушка, гадающая на ромашке: любит — не любит.

— Как вы думаете, Джо, куда он уехал?

— Не знаю. И почему — тоже не знаю.

— Он уехал от матери и от меня.

— Но он это и раньше мог сделать.

Совпадение во времени — вот что интересовало Куинна. Марта О'Горман показывает Джорджу письмо и, хотя тот убеждает ее, что оно — всего лишь грубая шутка, Марта видит, что он чем-то взволнован. Вскоре он сообщает знакомым и малознакомым, что едет лечиться на Гавайи. Он даже делает так, чтобы об этом было упомянуто в местной газете.

— Скажите, Джордж обычно делится с окружающими своими планами?

— Нет. Он удивил меня в последний раз.

— Почему он изменил своему правилу, как вы думаете?