Давайте лучше вы, на свежую голову.

— Хорошо. Будем считать, что факт — это то, что можно доказать. Факт первый: он был здоров. Факт второй: он был набожным католиком, для которого самоубийство — смертный грех. Все остальное из того, что вы назвали, не факты, а умозаключения. У него могли быть и денежные затруднения, и душевные травмы, просто он о них не говорил. И он мог относиться к жене и детям прохладнее, чем казалось.

— Тогда он здорово притворялся! И если хотите знать мое мнение, О'Горман притворяться по- настоящему не смог бы. При Марте я этого никогда не скажу, но человек он был недалекий, если не сказать глупый.

— Чем он зарабатывал на жизнь?

— Был мелким клерком в нефтяной компании. Не сомневаюсь, что Марта ему помогала, хотя она бы скорее умерла, чем призналась в этом. Марта человек верный и свои ошибки исправляет сама.

— А О'Горман был ошибкой?

— Мне кажется, любая незаурядная женщина ошиблась бы, выйдя за него замуж. О'Горман был существом без стержня. Он и Марта напоминали больше сына и мать, чем мужа и жену, хотя Марта была на несколько лет моложе. Все дело в том, что в Чикото такой умной женщине, как Марта, выбирать было особенно не из кого, а О'Горман, как я уже сказал, был хорош собой, с темными кудрями и мечтательным взором. Большие голубые глаза хорошо скрывают пустые мозги, а Марте ничто человеческое не было чуждо. К счастью, дети пошли в нее — сообразительные, чертенята.

— Похоже, что миссис О'Горман не очень-то жалует полицию.

— Да, и это естественно. Марте пришлось очень нелегко. В нашем городе народ довольно бесцеремонный, и полицейские — не исключение. Шериф, например, все время давал ей понять, что если бы она удержала его в такой ненастный вечер дома, то ничего бы не случилось.

— А кстати, куда он направлялся?

— По словам Марты, ему показалось, что днем он сделал ошибку, оформляя документ, и он решил съездить на работу, проверить.

— Кто-нибудь смотрел потом эти документы?

— Конечно! О'Горман был прав, он ошибся в сложении, допустил простую арифметическую ошибку.

— Что, по-вашему, из этого следует?

— Что следует? — повторил Ронда, морща лоб. — Только то, что О'Горман был глуп, но старателен, как я вам и говорил.

— Из этого может следовать и другое.

— Например?

— То, что О'Горман сделал ошибку намеренно.

— Зачем ему это было нужно?

— Чтобы иметь повод вернуться вечером в офис. Он часто работал по вечерам?

— Повторяю, я уверен, что Марта ему помогала, хотя не признавалась, — сказал Ронда. — И уж если вы хотите опираться на факты, то у вас их тем более нет. О'Горман не был способен ни на какую хитрость. Не спорю — человек может, если надо, прикинуться дурачком, но никто не может прикидываться двадцать четыре часа в сутки, триста шестьдесят пять дней в году, да так, чтобы окружающие ничего не заподозрили. Нет, Куинн, у О'Гормана кишка была тонка. И в такой ливень он мог рвануть в офис только по одной причине: боялся, что ошибку заметят и его выгонят с работы.

— Я смотрю, у вас в этом нет ни тени сомнения!

— Ни малейшей! Вы можете сидеть тут сколько угодно и размышлять, не был ли О'Горман хитрым мерзавцем или тайным заговорщиком, но я-то знаю, что он кран в ванной не мог открыть самостоятельно.

— Вы говорите, что в работе ему помогала миссис О'Горман. Может, она ему и в чем-то другом помогала?

— Послушайте, Куинн, — сказал Ронда, хлопнув ладонью по столу, — мы с вами ведем речь о двух очень хороших людях.

— Таких же, как та симпатичная бухгалтерша, о которой вы только что упомянули? Я не загоняю вас в угол, Ронда, я просто перебираю варианты.

— В этом деле их можно перебирать до бесконечности. Спросите шерифа, если мне не верите. Он подозревал, по-моему, все, кроме поджога и детоубийства, и все расследовал. Хотите посмотреть досье, которое я тогда собрал?

— Разумеется, — сказал Куинн.

— Там у меня все сведения, а не только те, что мы печатали в «Чикото ньюз», — кое-что я придерживал, чтобы не расстраивать Марту. К тому же мне, откровенно говоря, всегда казалось, что эта история когда-нибудь опять всплывет. Представьте себе, что в Канзасе, или там в Сиэтле, или в Нью-Йорке прихватят на разбое какого-нибудь малого, который сознается, что О'Гормана убил он. Вот тогда все окончательно встанет на свои места.

— А вы не надеялись, что О'Горман найдется?

— Надеялся, но не очень. Когда он вышел в тот вечер из дома, у него не было ничего, кроме двух долларов, машины и того, во что он был одет. Деньгами ведала Марта, поэтому она с точностью до цента могла сказать, сколько у него при себе было.

— Он ничего не взял из одежды?

— Нет.

— Счет в банке у него был?

— Совместный с Мартой. О'Горман спокойно мог снять с него деньги без ее ведома или занять у кого- нибудь, но он этого не сделал.

— Было у него что-нибудь ценное, что можно было заложить?

— Часы, которые стоили около ста долларов, подарок Марты. Их нашли в ящике письменного стола.

Ронда закурил еще одну сигарету, откинулся на спинку вращающегося кресла и задумчиво посмотрел в потолок.

— Кроме всех, так сказать, прямых доказательств, которые исключают добровольное исчезновение, есть еще и косвенное: О'Горман полностью зависел от Марты, с годами он совсем превратился в ребенка, он не прожил бы без нее и недели.

— Ребенок такого внушительного возраста мог сильно действовать на нервы. Может, шериф зря отказался от версии детоубийства?

— Если это шутка, то неудачная.

— Я вообще плохой шутник.

— Пойду принесу досье, — сказал Ронда, поднимаясь. — Не знаю, почему я так суечусь. Наверное, потому, что хотелось бы покончить с этой историей раз и навсегда, чтобы Марта влюбилась в кого-нибудь и вышла замуж. Из нее получится отличная жена. Вы ее наверняка наблюдали не в лучшем виде.

— Скорее всего да, и вряд ли мне представится другой случай.

— У нее такое чувство юмора, столько сил…

— Ронда, на вашем рынке нет ни спроса, ни предложения.

— Вы очень подозрительны.

— Самую малость — по природной склонности, образу мыслей и жизненному опыту.

Ронда вышел, а Куинн сел на стуле поудобнее и нахмурился. Через стекло ему видны были макушки трех голов: Ронды с растрепанными волосами, какого-то коротко стриженного мужчины и женская — с тщательно уложенными локонами цвета хурмы.

«Рубашка, — думал он, — да, рубашка и лоскут от нее… Почему в такой жуткий вечер О'Горман не надел куртку или плащ?»

Ронда вернулся с двумя картонными коробками, на которых бегло написаны всего два слова: Патрик О'Горман. Они были наполнены вырезками из газет, фотографиями, любительскими снимками, копиями телеграмм, официальными запросами и ответами на них. Большинство были из полицейских управлений Калифорнии, Невады и Аризоны, но некоторые — из отдаленных штатов, а также из Мексики и Канады. Все